— Ты знаешь, где оно находится?
— Язык до Константинополя доведет, неужели трудно найти Главное управление?
— А раньше ты бывал там?
— Нет. Оттуда я полетел к Прокурору и рассказал ему обо всем. Но только попросил не открывать моего имени, чтобы у меня не было осложнений с...
— А почему вы не договорились, чтобы за тобой следом шел полицейский? Он поймал бы этих подстрекателей на месте преступления, когда они вручали бы тебе деньги.
— Чего мне совать нос не в свое дело? За хлеб я плачу собственной кровью.
— Не помнишь, что еще говорил тебе этот очкарик?
— Он сказал: правые — все равно что пероноспора, опустошающая мое поле. А я ему в ответ, что у меня нет поля. И еще он сказал: сделай то, о чем тебя просят, а когда мы придем к власти, земля будет справедливо распределена между всеми крестьянами.
— Ты, господин Пурнаропулос, допустил один промах, — заявил ему Антониу. — Машина, где автоматически опускаются и поднимаются стекла, есть в Нейтрополе только у одного человека. А он известный террорист, из ваших мест, из Килкиса. Придется тебе посидеть в тюрьме за клевету. Ты ведь понимаешь, кровь не водица.
19
«Увядание следует за расцветом. Но как можно увянуть, не достигнув расцвета? А с тех пор, как тебя не стало, я увядаю. Сегодня я перечла свое позавчерашнее письмо и почувствовала, что должна его продолжить, так как сказала тебе не все.
Ночь, спускавшаяся с гор, была великолепной, когда мы встречали ее дома. Мы раскрывали перед ней все окна, чтобы ей было сладко с нами, а потом, когда нам хотелось, мы прогоняли ее прочь. Любовь и музыка, музыка и любовь — все было наше, помнишь? Теперь — это мучительное «теперь», от которого я не могу отделаться ни на минуту, — теперь ночь осаждает и душит меня в моем вдовьем платье, подарке твоих убийц.
Дни и ночи меня неотступно мучил вопрос: почему убили именно тебя, а не кого-нибудь другого? Почему тебя, ведь ты был не коммунистом, а гуманистом в широчайшем смысле этого слова, сторонником мира, как многие люди? Пока наконец позавчера я не прочла письмо Полинга президенту Кеннеди: там очень забавно излагается твоя биография, и среди прочего он пишет, что правые убили тебя за идею сотрудничества с левыми силами. Левых они знают и не боятся. Страх им внушают такие люди, как ты, постепенно идущие на сближение с левыми. Расправой с тобой они пытались. терроризировать их. Им удалось убить тебя, говорит в заключение Полинг, но не удалось остановить бурный поток, рожденный тобой.
Сегодня я начала готовиться к переезду. Перебираюсь временно к своему брату. Не могу больше жить на улице храма Тезея, дом номер семь. Каждая скрипучая доска причиняет мне боль, точно нарыв на теле. Я получила книгу, которую ты заказывал. Каждый день приходят посылки, письма, стихи о тебе и доводят меня до отчаяния. Выносить все это у меня не хватает мужества. Твой сын вернулся сегодня с улицы сам не свой. Он с ребятами катался на роликах, и кто-то из них ему пригрозил: «Я убью тебя, как убили твоего отца». А он-то думает, что ты в Лондоне. Мальчик прибежал и спрашивает меня, не случилось ли там с тобой какое-нибудь несчастье. Я стала его успокаивать, но под конец и у меня на глазах выступили слезы.
В комнатах все перевернуто вверх дном; посторонние люди входят в мой дом, как в храм, а я покидаю гнездышко нашей любви; ноги у меня дрожат, и я не знаю, как показаться мне людям на глаза. У меня такое ощущение, что я нагая. Ночи напролет я беседую с тобой.
Это письмо полно сентиментальных излияний. Я уверена, ты возненавидишь меня, если прочтешь его. Но и я ненавижу тебя за то, что ты мне не пишешь. Я приняла две таблетки снотворного и надеюсь вскоре заснуть. Мне тебя страшно недостает. Кровать для меня слишком просторна, а гроб для тебя слишком тесен. Нет какого-нибудь среднего решения? Не можем ли мы сделать так, чтобы моя смерть и твоя жизнь стали более сносными? Люди, возлагающие цветы на твою могилу, топчут мое сердце. Ведь отныне и навеки я связана с тобой узами, которые не способен разорвать никакой развод. За это я ненавижу тебя еще больше».