У Иринушки не было сил с ней спорить, она только фыркнула в ответ и поплелась в сторону Зеленого озера…
И вот, спустя три года после свадьбы с Василием Иринушка уже была готова поверить в слова повитухи Пелагеи о проклятье. Ей, молодой и здоровой, все никак не удавалось понести от мужа. Косые взгляды свекрови ее смущали, а предположения родни о том, что она пустая, расстраивали до слез. Она боялась, что ее ненаглядный Васенька устанет ждать, бросит ее и слюбится с другой. Одиноких девок в деревне полно!
Но долгожданная беременность все изменила. В первый месяц Иринушка никак не могла поверить в то, что это, наконец, случилось – она то и дело задирала юбку и проверяла, нет ли промеж ног крови. А на второй месяц она, наконец, осмелела, рассказала о своем положении мужу и родне. С тех пор Иринушку оградили от тяжелой работы, берегли, сдували с нее пылинки. Всю беременность Иринушка высоко задирала голову от гордости, а когда пришла пора рожать, она позвала на помощь уже знакомую повитуху Пелагею.
– Зачем тебе эта старуха? Она уж руками не владеет! Ведра с водой от колодца едва носит, сил-то у нее совсем нет! Уронит еще младенчика нашего! Позовем Аглаю, она молодая еще, шустрая, – заругалась свекровь, когда Иринушка попросила ее сбегать за Пелагеей.
– Нет уж, маменька! – упрямо ответила Иринушка, – Я только с бабушкой Пелагеей рожать буду. Больше ни с кем!
Свекровь спорить не стала, привела в дом старуху Пелагею, а сама встала на пороге в растрепанных чувствах.
– Чего тут толпиться? Чай не на базаре! – проворчала Пелагея, выпроваживая за порог взволнованную женщину.
– Видишь, бабушка Пелагея, – улыбнувшись, сказала Иринушка, тяжело дыша между частыми схватками, – Никакого проклятия на мне нет. Зря ты меня только стращала.
Повитуха на это ничего не ответила, лишь взгляд ее стал темен и суров…
***
Иринушка назвала дочку Василисой, в честь мужа. Василий, узнав, что жена в его отсутствие родила, поспешно вернулся с ярмарки и, войдя в дом, первым делом взглянул на дитя, запелёнанное и спящее на лавке.
– Девочка у нас. Дочка, – ласково проговорила Иринушка.
Василий непристойно выругался и сплюнул в сторону.
– Эх, и вправду девка народилась! Я до последнего думал, что брешут люди! Сына ждал! Так ждал!
Иринушка, не ожидав от мужа таких чувств, замерла на месте, открыв рот от изумления.
– Так и девочка – хорошо, Васенька! Помощницей мне будет! – наконец, проговорила она.
Взяв проснувшуюся дочку на руки, Иринушка оголила грудь и прижала к ней маленькую головку, покрытую еле заметным светлым пушком. Василий махнул на них рукой, скорчил недовольное лицо и вышел из избы, хлопнув дверью.
– Васенька, стой! Куда же ты? – крикнула ему вслед расстроенная Иринушка, но это его не остановило.
Спустя несколько дней Василий вернулся домой: грязный, хмельной, он едва стоял на ногах. Иринушка испуганно ахнула, увидев мужа в таком состоянии, подбежала,взяла под руку и помогла переступить порог. Василий рухнул на пол у двери и пробормотал:
– Ладно, женка. Дочь, так дочь. Обратно ведь не запихнешь ее!
Мужчина пьяно захихикал, потом уронил голову на пол и тут же захрапел. Иринушка сморщилась, кое-как стянула с пьяного мужа грязную, рваную одежду, прикрыла его, спящего, одеялом, и всю ночь проплакала от облегчения и счастья. Утром Василий проснулся, взял крошечную дочку на руки и принялся качать ее. Больше он ни разу ничем не попрекнул Иринушку.
***
Жизнь молодой семьи наладилась, неспешно потекла вперед, как текут в туманные дали реки. И все бы ничего, да только маленькая Василиса была уж больно слабой и болезненной. Стоило сквозняку дунуть, она принималась кашлять и чихать. Иринушка старалась уберечь дочку от всего, осенью и зимой она почти не выпускала ее на улицу, кутала в теплые платки да сажала на теплую печь. Других детей у них с Василием не народилось, поэтому вся материнская забота досталась одной-единственной дочке.
Василиса почти все время сидела на печи, точно воробушек, смотрела на мать большими голубыми глазами. Личико ее было бледным и печальным.
– Ничего, Василиска, не вечно тебе на печи сидеть! Подрастешь, окрепнешь, и будешь с деревенскими пострелятами по лугам да пригоркам бегать, в лапту, в салки играть.
Когда девочке исполнилось пять лет, Василий не выдержал и строго сказал жене:
– А ну, Иринушка, хватит уже девку нашу на печи мурыжить! Она у тебя дома скоро зачахнет – людей-то только из окошка видает! Ей гулять, бегать надо, а не под твоими шалями да одеялами сидеть!