Ниса запускает руку под подушку, вынимает конфету в серо-зеленой обертке и начинает смеяться.
— Мятная! — говорит она.
Юстиниан пихает тумбочку ногой, перемещая ее под люстру, вскакивает на нее и заглядывает в плафоны.
— Я вижу дохлого мотылька, — говорит Юстиниан. — Я бы что-нибудь передал именно таким образом.
Офелла подходит к подоконнику, проверяет за батареей, щупает оконную раму.
— Уклоняешься в шпионские фильмы, — говорит Ниса. — Нужен просто детектив.
Я заглядываю под кровать. Сначала вижу смешные ботинки Нисы с золотистыми молниями и шипами на носках, потом касаюсь ее щиколотки, и она убирает ноги. Под кроватью не просто пыль, а ее царство. С гор пыли от моего дыхания спускаются пылевые оползни, оседающие в пылевых карьерах. Я не сразу замечаю под кроватью кое-что еще. Плоский квадратик, относительно чистый, а значит оставленный здесь недавно. Потерянный здесь. Я притягиваю его к себе, подцепляя кончиками пальцев. Это может быть записка. Вернее, могла бы быть, но теперь, когда я прикасаюсь к ней, я понимаю, что это фотография.
Я вылезаю из-под кровати, говорю:
— Нашел кое-что.
Прежде, чем посмотреть на фотографию, я смотрю на потолок, где сонные, готовящиеся к зиме мухи совершают неторопливые прогулки, больше не издавая жужжания.
Я переворачиваю фотографию. Она совсем маленькая, легко помещается у меня в ладони. И она очень старая. С бликами и белыми краями, как будто в рамке, сделанная на фотоаппарате, который еще сам выплевывает изображение через пару минут.
Я на самом деле не помню, как он называется. Я много чего путаю. Но я бы никогда и ни с кем не спутал свою маму. На фотографии она еще совсем юная девушка. Она и сейчас молодая, но когда делалась эта фотография, наверное, ей и двадцати не было.
Мама стоит рядом с девушкой, в которой я не сразу узнаю Санктину. В них есть нечто общее, но я бы скорее подумал, что они подруги, чем родственники.
На обеих красивые шляпки с лебедиными перьями, расшитые кружевами, позади видно какое-то широкое водяное пространство, может море, может озеро, но, наверное, время не располагало к купанию, потому что на обеих теплые накидки, абсолютно одинаковые, только брошки, скрепляющие их под воротниками, разные. У мамы фиолетовая, с красивым бликом внутри, как будто в ней теплится розовый огонь, а у Санктины красная, очень яркая.
Они стоят, тесно прижавшись друг к другу, так что у мамы немного съехала шляпка. Они улыбаются, широко и зубасто, и я вижу кривой мамин зуб, который вырос не слишком правильно, в отличии от своих сородичей, и вижу идеальную, ровную улыбку Санктины.
Они обе счастливы, даже время, чуть смазавшее все цвета, не смогло погасить румянец на их щеках.
Я переворачиваю фотографию. Чьим-то убористым, не похожим на мамин, почерком выведены слова «воображала» и «жадина».
— Это же Октавия, — говорит Офелла. — Разве нет?
Она не слишком уверена, наверное, потому что мама здесь совсем молодая.
— И моя мама, — говорит Ниса. По голосу ее ничего не понять, но когда я смотрю на Нису, то вижу, что удивлена она не меньше меня.
Грациниан сказал, что здесь мама Нисы звалась бы Санктиной, но я был уверен, что это не ее настоящее имя. Так звали мою тетю. Но я никогда не видел ее фотографий, мама уничтожила все, что хранились в нашем доме, и запретила изображения предыдущей императрицы в любом виде. Так мама скорбит, разрушая.
— Ваши матери дружили? — спрашивает Офелла.
— Санктиной звали мою тетю, — говорю я. — Старшую мамину сестру.
Потом смотрю на фотографию, добавляю:
— Но да, думаю они дружили. Выглядят такими счастливыми.
Ниса принимается расхаживать по комнате. По ней не слишком заметно, что она расстроена, только двигается резче.
— Так значит, они меня бросили, — говорит Ниса. — Нашли самое суперское время! Нашли самый суперский способ!
— Я уверен, что это не так, — говорю я. — Просто что-то случилось, и они были вынуждены…
Ниса разворачивается ко мне, лицо ее ничего не выражает и голос остается прежним, и остановившись, она кажется спокойной, как ползающие по потолку осенние мухи.
Она говорит:
— Нет, Марциан.
Мне кажется, что настроение у нее даже чуть приподнятое, как у девочки, которая узнала, что мама и папа уехали на выходные, и можно пригласить друзей. А потом она говорит:
— У меня нет любящего папы-героя и заботливой, нежной мамы, готовых ради меня на все. У меня нет семьи, которая хочет защитить меня ото всех невзгод. Даже просто заботливой семьи нет. Моя мама — злобная тварь, и ей плевать на меня. Мой папа сделает все ради мамы, даже если это означает бросить меня здесь одну по самой ничтожной причине.