Я должен упомянуть также и о влиянии, которое моя педагогическая деятельность в коллеже Венцеслава оказала - хотя и косвенно - на пересмотр моих религиозных воззрений. Это может показаться парадоксальным, ибо во главе коллежа стоят служители церкви; но здешние преподаватели имеют университетское образование, обучение носит сравнительно свободный характер; мои лекции, например, не подвергаются никакому контролю.
Я добивался этой кафедры, не отдавая себе достаточно ясного отчета, какие трудности меня ожидают. У меня совсем не было опыта выступать перед аудиторией. Но с первых же лекций я почувствовал, как напряжено внимание моих учеников, а это - признак, который не обманывает...
Я преподаю уже второй год, а их любознательность не ослабевает. Я посвящаю им все свое время, я отдаю им - могу это смело сказать - лучшее, что есть во мне. Все, что я черпаю из своих ежедневных занятий наукой, из своих размышлений, я вкладываю в свои лекции. Я хочу, чтобы мои слушатели получили от краткого общения со мной нечто большее, чем знание определенных научных положений; я мечтаю возвысить их нравственно, развить их индивидуальность, оставить неизгладимый след в их душах, которые так легко поддаются влиянию; и я надеюсь достичь результатов, достойных моих усилий.
Так что преподавание не является для меня тем, чем Вы его, по-видимому, считаете, ибо спрашиваете, оставляет ли оно мне достаточно свободного времени для других занятий. Чтение лекций для меня не служебная обязанность: это - моя радость, смысл моей жизни, утешение во всех невзгодах. (И хотя я не пишу о том, какую рану мое духовное освобождение нанесло нашему семейному благополучию, вы легко догадаетесь, что я не избавлен от неприятностей такого рода.)
Такова моя жизнь, дорогой друг. А как живете Вы? Надеюсь, я не огорчил Вас, познакомив с моим нынешним образом мыслей.
К тому же я всего-навсего осуществил на практике совет апостола Луки, который Вам хорошо известен:
"И никто не вливает молодого вина в мехи ветхие; а иначе молодое вино прорвет мехи..."
"Но молодое вино должно вливать в мехи новые; тогда сбережется и то и другое".
Крепко жму Вашу руку.
Жан Баруа".
"Господину Жану Баруа, преподавателю естественных наук в коллеже Венцеслава, Париж.
Дорогой друг!
Я не могу Передать, какое невыразимое удивление, какое болезненное чувство вызвало во мне Ваше письмо! Думается, Вы немало страдали, прежде чем стали таким.
Однако я продолжаю верить в Ваш здравый смысл и уповаю, что Вы вновь когда-нибудь вернетесь к воззрениям менее категорическим. В самом деле, перед человеком, который, подобно Вам или мне, уже не находится во власти безотчетной веры, - перед таким человеком лишь два пути: либо нравственная анархия, полное отсутствие каких бы то ни было правил и норм, либо символистическое истолкование религии, позволяющее примирить традиционную веру с современным развитием науки и сохранить высокую и достойную уважения систему католицизма. Одна только наша религия позволяет объединять устремления отдельных людей, только она может дать моральным обязанностям объективное обоснование; вне католицизма нет науки, нет философии, способных дать исчерпывающее обоснование долгу каждого.
К чему разрушать основы, к чему отрицать какую бы то ни было власть?
Я отказываюсь, как и Вы, веровать не рассуждая; но следует ли из этого, что надо отказаться от католицизма? Ваш благородный Ренан {Прим. стр. 74} сказал: "Сохраните от христианской религии все, что можно исповедовать, не веруя в сверхъестественное".
Читая Ваше письмо, я пожалел, что Ваш друг, аббат Жозье, стал миссионером и уехал. Вам его, должно быть, сильно недоставало. Мне известна его строгая ортодоксальность; однако он бы заметил, что Вы переживаете нравственный кризис, и сердце подсказало бы ему способ оказать Вам действенную помощь.
Предлагаю Вам также свою, дорогой друг, как я это уже однажды сделал; я готов Вас всячески ободрить и поддержать. Надеюсь, Вы ее не отвергнете. Заканчивая письмо этим пожеланием, шлю вам уверения в своей преданной и верной дружбе.
Герман Шерц.
P. S. Вы недостаточно внимательно читали евангелие: ведь главный смысл заключен в стихе, следующем за приведенными Вами:
"И никто, пив старое вино, не захочет тотчас молодого; ибо говорит: старое лучше".
* * *
"Господину аббату Шерцу, преподавателю биологической химии Католического института, Берн (Швейцария).
Дорогой друг,
Вы сравниваете мое освобождение с поступком школьника, взбунтовавшегося против надоевшей ему опеки учителя... Правда, со времени женитьбы мне приходилось сносить более частое и непосредственное воздействие ортодоксальной религии, но верьте мне, я не повиновался своим узколичным чувствам, когда пришел к необходимости отбросить последние остатки католической веры.
Вы обманываете себя, когда пытаетесь истолковать в угодном Вам духе религию, ясно сформулированную задолго до нас, религию, которая безоговорочно отвергает и заранее осуждает любое толкование, подобное Вашему. Ибо церковь, чья нетерпимость вполне понятна, озаботилась изгнать из своей общины, где, Вы полагаете, есть место и для Вас, всех верующих наполовину, какими были мы оба (Вы остаетесь таким и до сих пор)...
Уверенный тон Вашего письма вынуждает меня напомнить Вам некоторые параграфы постановления "Dei filius" ["Сын божий" (лат.)], принятого Ватиканским собором {Прим. стр. 75} в 1870 году; на мой взгляд, они исключительно важны, и я только что переписал их для Вас:
"Тот, кто не считает книги священного писания, перечисленные святым Тридентским собором {Прим. стр. 75}, целиком и полностью, во всех частях, священными и каноническими или отрицает их божественное происхождение, - да будет предан анафеме!
Тот, кто утверждает, будто чудес быть не может, и, следовательно, все рассказы о чудесах, даже те, что содержатся в священном писании, должно рассматривать как басни или мифы; что в подлинности чудес нельзя с уверенностью убедиться и происхождение христианской религии не может быть ими достаточно убедительно доказано, - да будет предан анафеме!