Но вместе с тем невозможно было и отступить без боя, капитулировать перед Гэдом. Ведь это привело бы к торжеству догматической и сектантской линии в будущей объединенной социалистической партии, что обрекло бы ее на бесплодие и изоляцию. Итак, Жорес мог и хотел уступить по вопросу о своей тактике, но он стремился при этом не потерпеть личного поражения, сохранить свое влияние. Задача была невероятно сложной, и вся дальновидность тактики Жореса стала ясной лишь через несколько лет, когда Жорес оказался во главе единой Французской социалистической партии. Но не будем забегать вперед. Вернемся в зал заседаний Амстердамского конгресса, точнее, в то менее просторное помещение, где обсуждались вопросы тактики, то есть французские дела, и где собрались все крупнейшие лидеры мирового социализма. Кто-то даже заявил, что в зале никого не осталось, что там какой-то кургузый конгресс обсуждает остальные вопросы.
— Ерунда! — взорвался Август Бебель. — Пустяки! Сущие пустяки! Кургузый конгресс может обсуждать все, что ему заблагорассудится! А вот здесь действительно серьезный вопрос!
А здесь выступал Жорес. Его речь продолжалась полтора часа. Даже самые упорные противники Жореса признавали, что она была великолепной.
Сначала он нарисовал яркими красками картину итогов своей политики с того момента, когда в разгар дела Дрейфуса гэдисты вышли из политической игры. В то время только сторонники Жореса развернули борьбу за спасение республики и успешно выдержали ее. Он напомнил о скромных, но несомненных успехах в деле улучшения условий жизни рабочих, достигнутых социалистами. В то время как социалисты многих стран лишь мечтают об отделении церкви от государства, чтобы освободить сознание пролетариата от религиозного дурмана, французское правительство под давлением социалистов внесло в парламент законопроект об этом. Наконец Жорес подошел к главному обвинению, направленному против него: к утверждению о том, что он отказался от принципа классовой борьбы и подпал под влияние буржуазии.
— Всего лишь несколько дней назад, — говорил Жорес, — депутаты правой и центра кричали мне в палате: «Долой диктатора!» — так, как будто речь шла о новом Робеспьере в день нового 9 термидора! И вот, будучи диктатором по ту сторону границы, здесь я превращен в раба! Но я не являюсь ни тем, ни другим, а свободным слугой пролетариата, которого нельзя подчинить никому. В чем же мы нарушили наш долг социалистов в классовой борьбе? Все социалисты любого направления могут засвидетельствовать: мои друзья и я выступали лишь для того, чтобы повсюду организовывать профсоюзы, кооперативы на почве классовой борьбы…
Как всегда, речь Жореса насыщена яркими образами, она увлекает убежденностью оратора, иногда она озаряется вспышками неожиданного юмора. В порыве красноречия Жорес все время подается вперед и наталкивается на сидящего перед ним представителя Испании Иглезиаса так, что тот почти слетает со стула, С улыбкой извинения Жорес бросает;
— Это потому, что между ними не оказалось Пиренеев!
Он не только защищается, но переходит в наступление и начинает бросать камни в огород Гэда, показывая, что, нападая на политику Жореса, гэдисты не выдвинули никакой другой конструктивной тактики, что выборы обнаружили ослабление их влияния и привели к уменьшению числа их мандатов, тогда как число сторонников Жореса в парламенте возросло. Гэд не выдерживает и в негодовании требует слова. После некоторого препирательства из-за того, что Гэд уже выступал один раз, слово ему предоставляется.
— Мой ответ будет коротким, поскольку у меня нет ни сил, ни здоровья Жореса. Но мы не можем оставить без протестов его утверждения…
Я хочу сказать, товарищ Жорес, бывший товарищ Жорес, по поводу ваших успехов на выборах. Ведь все ваши кандидаты были кандидатами префектур, кандидатами Вальдек-Руссо. Новые нравы, которые вы насаждаете среди трудящихся, являются не борьбой классов, а борьбой республиканцев против монархистов…
Вы хотели войны, вы ее получите! У вас нет чувства классовой борьбы, о котором вы говорили, вы его никогда не проявляли на практике, и это видно здесь, когда вы рассуждаете о ваших действиях, которые спасли республику! И если это верно, то действовали ли вы для освобождения пролетариата, спасая буржуазную республику? Вы затемняли истинную борьбу классов: борьбу единого пролетариата против единой буржуазии!