Но Жорес, понимая, что вместо Комба наверняка придет более правое правительство, все же официально заявляет о своем выходе из левого блока. Правда, он пытается еще как-то помочь Комбу удержаться. Но дело с фишками, скандал с Сиветоном доконали его. И хотя «развод плохо подходящих друг к другу супругов», как называл Комб закон об отделении церкви от государства, еще не утвержден парламентом, 19 января 1905 года он подает в отставку.
Дня через два Бриан завел с Жоресом интимный разговор. Дело в том, что он давно уже выжидал своего часа. Ведь ему уже сорок пять лет и из них он столько потратил на этих социалистов. Пора бы наконец и заняться настоящим делом. И вот Рувье, который формирует новый кабинет, предложил Бриану министерский портфель…
— Нет, — отрезал Жорес, даже не дослушав до конца, — ведь мы как раз сейчас организуем наконец социалистическое единство. Это совершенно неподходящий момент, чтобы повторять подвиг Мильерана. Об этом нечего и мечтать.
Бриан молчал. Потом, выходя из «Юманите», он говорил одному своему другу:
— Я хотел действовать честно, предупредив Жореса о предложении Рувье. Что мешало ему дать согласие? Он говорит о единстве, но о единстве он говорил и тогда, когда согласился на участие Мильерана в кабинете Вальдека. И потом этого единства еще нет, хотя оно и неизбежно. Он ничем не рискует, помогая мне провести идеи, которые я всегда защищал на конгрессах. Ну а если произошел бы скандал, он свободно мог бы меня дезавуировать…
При всей своей сообразительности Бриан не мог понять Жореса. Для чего же тогда заниматься политикой, если не для карьеры?
— Нет, больше он мне никогда не сможет помешать. Сегодня я подчинился ему последний раз.
Жоресу приходилось туго не только с Брианом. Подобных ему «социалистов» было немало в его окружении. Они отчаянно сопротивлялись объединению, рисуя страшную картину неминуемой диктатуры гэдистов в новой партии. Жоресу передавали слова Гэда: «Мы ничего не теряем, мы более сильная партия, и нам будет принадлежать руководство в новой партии».
Тем более Жоресу надо было привести с собой в единую социалистическую партию как можно больше своих сторонников. Необходимо убедить всех в настоятельной необходимости, деле сообразности единства. Как-то гэдист Марсель Кашен упрекнул Жореса в медленности процесса объединения.
— Дайте мне время, чтобы повернуться, — ответил Жорес. Сам-то он уже повернулся. Но надо повернуть свою партию, оказавшуюся довольно неповоротливой. Жоресу пришлось выдержать ожесточенную схватку на последнем самостоятельном съезде своей партии в Руане. Вивиани и Бриан упорно выступали против единства с гэдистами.
С выражением отчаяния Бриан кричал;
— Вы бросаете нас как ковер под ноги наших противников!
А вскоре, в апреле 1905 года, на объединительном съезде в Париже в зале Глоб Социалистическая партия Франции и Французская социалистическая партия провозгласили свое слияние в единую партию. В объединительной хартии говорилось, что новая социалистическая партия является не партией реформ, а партией классовой борьбы и революции, партией коренной и непримиримой оппозиции по отношению к классу буржуазии и его государству. К новой партии отказались присоединиться Вивиани, Оганьер, Зеваэс, Лефевр и другие деятели, объявившие о создании группы независимых социалистов. Бриан еще около года числился в партии, поскольку ему надо было ради своей карьеры сохранять с ней связь. Ведь он еще не стал министром. Через год ушел и он. Но уход этих случайных в социализме людей только укрепил партию. Новая партия насчитывала 35 тысяч членов, имела 36 депутатов в палате, две ежедневные большие газеты, десяток еженедельников. Это была такая сила, о которой давно мечтал Жорес.
Но как же он понимал единство? Какое конкретное содержание он вкладывал в эту идею? Вот что он говорил.
— Я прекрасно знаю, что подписанный документ не дает полного удовлетворения всем нашим привычным убеждениям, что некоторые формулы в нем являются либо немного узкими, либо немного устарелыми. Я согласен, что если его применять узкопартийно, насильственно и сектантски, а вследствие этого и неточно, то он может иногда помешать необходимому развитию и жизненности социализма в демократии. Но как, однако, заключить между различными тенденциями объединительный договор, который отвечал бы исключительно предвзятым идеям одних или других? Существенным является то, чтобы это объединение было заключено и осуществляемо по чистой совести, между людьми, которые одинаково проданы социализму и не желают дать выродиться живой коммунистической мысли ни в чисто словесную, доктринерскую и бесплодную непримиримость, ни в простую разновидность демократического радикализма…