Дело в том, что античная традиция восприятия осла как фаллического животного была заимствована на средневековом Западе в несколько измененном виде. В частности, прогулка на осле уже не применялась здесь в качестве наказания к женщинам, совершившим адюльтер (отныне на осла предпочитали усаживать обманутых мужей прелюбодеек) [75]. Однако связь этого животного с недостойным поведением женщин сохранялась. Особенно ярко проявлялась она, конечно, в ситуации карнавала, во время которого во многих европейских городах разыгрывалась библейская сцена бегства в Египет [76]. При этом роль непорочной Девы Марии часто могла исполнять одна из местных проституток, которую роскошно одевали, усаживали на осла, проводили по улицам города и в честь которой служили торжественную литургию, блея по-ослиному [77]. То, что поездка на осле могла иметь самые негативные последствия для репутации той или иной девицы, обыгрывалось и в художественной литературе средневековья. Так, в комическом трактате «Евангелия от прях», изданном в самом конце XV в. в Брюгге, анонимный автор доверительно сообщал своим читателям, что «мудрому мужчине» совсем не подобает ездить верхом на осле, несмотря на то, что так передвигались и сам Иисус Христос, и Мария, «которой от этого ничего не было» [78]. Что же касается карнавала, не стоит также забывать и образ шута, чей серый костюм и обязательная шапочка с длинными ушами указывали на его ослиную природу. Шуту на карнавале позволялись самые разные вольности, он мог свободно приставать на улицах к женщинам и девушкам, брать их за руки, обнимать за талию и даже хватать за грудь, что в обычной жизни было совершенно недопустимо, поскольку являлось знаком сексуального насилия [79].
Таким образом, сведя Жанну д’Арк с ослом, Монстреле совершенно недвусмысленно давал понять своим читателям, что перед ними — обманщица, давно потерявшая невинность в публичном доме, а с момента своего появления в войсках Карла VII превратившаяся в обычную армейскую проститутку. Выдумка бургундского хрониста положила начало целой историографической традиции, причем не только английской. Даже французские авторы вплоть до начала XVIII в. использовали миф о проститутке-служанке из таверны, дабы развенчать образ девственной спасительницы королевства. В 1570 г. Жирар дю Эйан (Haillan) в своем сочинении «De l’estat et mercy des affaires de France» настаивал на том, что в любовниках Жанны ходили буквально все прославленные французские полководцы: бастард Орлеанский, Робер де Бодрикур, Потон де Сантрай [80]. В 1715 г. историю о «прислуге на постоялом дворе» воспроизвел в «Abr?g? de l’histoire de France» Боссюэ [81]. Тех же взглядов на эпопею Жанны д’Арк придерживался и Поль Рапен-Тойра, французский протестант, укрывшийся в Англии, автор многотомной «Histoire d’Angleterre» (1724–1736), прямо заявлявший, что более других источников он доверяет «Хронике» Монстреле [82].
Что же касается собственно английских сочинений, то здесь выдумки Монстреле оказались дополнены новыми вымыслами. Так, Эдвард Холл (а вслед за ним и Ричард Графтон), слово в слово повторяя пассаж о служанке с постоялого двора, научившейся там ездить верхом и владеть оружием [83], заявлял, что Жанна была настоящей уродкой и ни один мужчина не желал близости с ней [84]. Хотя оба автора и упоминали о якобы данном девушкой обете девственности, ее слова они называли «выдумками» и «фантазиями», которым доверять вовсе не следовало [85]. Графтон подробно останавливался также на пребывании Жанны в армии, замечая, что в прежние времена ни одна римская матрона не позволяла себе разговаривать с мужчинами в публичных местах [86], тогда как «эта денно и нощно общается с солдатами и военными, что совершенно недостойно, аморально и бесчестно» [87]. Уважающие себя женщины так себя вести не должны, а потому, заключал Графтон, Жанна — непорядочная особа и не может быть названа святой [88]. Еще более ясно свое отношение к французской героине формулировал Шекспир. Его Жанна д’Арк, вне всякого сомнения, оказывалась настоящей армейской проституткой [89], не помнящей даже, от кого именно она ждет ребенка: от Карла VII, герцога Алансонского или Рене, короля Неаполя [90].
Образ распутницы, навязываемый английскими авторами XVI в. Жанне д’Арк, должен был поставить под сомнение ее роль в Столетней войне, опорочить сам факт многочисленных побед французских войск, одержанных с ее помощью, ибо оказывалось, что добыты они были нечестным путем. Доверие, оказанное Жанне Карлом VII и его военачальниками, с точки зрения англичан, являлось всего лишь следствием ее развратного образа жизни. Поставив во главе своего войска проститутку, король не мог рассчитывать на то, что его действия по спасению страны будут сочтены достойными, а его война — справедливой [91]. Конечно, подобное отношение к успехам Жанны д’Арк на военном поприще не было следствием одного лишь влияния «Хроники» Монстреле — оно сформировалось еще в 30-х гг. XV в. [92] и просуществовало вплоть до XVIII в. [93] Однако, образ, созданный бургундским хронистом, не был лишен известного изящества. Вместо прямых оскорблений, переполнявших в свое время английские пропагандистские сочинения [94], он использовал тонкие намеки, хорошо знакомые его современникам и ближайшим потомкам символические подтексты вполне обычных, на первый взгляд, явлений — обета девственности, визионерства, службы на постоялом дворе. И именно этим привлек внимание своих английских последователей.