«В январе 1428 года на площади замка в Нанси Жанна … верхом на лошади приняла участие в турнире с копьем в присутствии знати и народа Лотарингии».
«Если учесть, что турниры и боевые игры были исключительно уделом знати, что вокруг ристалища выставлялись щиты с гербами, осведомлявшие о составе участников, то трудно допустить, будто герцог Карл Лотарингский и знатные господа герцогства примирились бы с тем, что на боевого скакуна взгромоздили крестьянку, что она участвовала в состязании между знатными господами и что она была вооружена копьем, пользоваться которым могли одни только рыцари» (см. книгу Р. Амбелена).
Если факт, сообщенный «Бюллетенем», правдив, то приходится признать, что в присутствии герцога Лотарингского Жанна воспользовалась привилегией, совершенно недоступной для крестьянки. Почему же ей это позволили? Очевидно, при дворе герцога Лотарингского знали или догадывались, что Жанна — принцесса королевской крови. Именно принцессе, а не простой крестьянке за проявленное умение в боевых играх был преподнесен в подарок великолепный вороной скакун.
Из поездки в Нанси Жанна благополучно возвращается в Домреми. Почти в то же самое время жители Орлеана получают письмо от Жана графа Дюнуа Бастарда Орлеанского (предположительно единокровного брата Девственницы), в котором содержится знаменитое извещение о том, что дева, пришедшая с Лотарингских рубежей, вскоре освободит их город. Письмо это попадает на благодатную, подготовленную почву. Вот уже некоторое время по Франции ходили странные слухи и пророчества, согласно которым страна, которую погубила женщина — Изабелла Баварская, будет вновь отвоевана женщиной же. Якобы с Лотарингских земель поднимется непорочная дева (в смысле: девственница), которая спасет Орлеан, а королевство будет возвращено своему подлинному государю, Карлу VII.
Доказать следующее умозаключение невозможно или очень трудно, но складывается впечатление, что определенные настроения специально и с тонким расчетом подготавливались. В ряде пророчеств, например, упоминалось, что дева придет из «Дубового леса», священного леса друидов. Надо сказать, что этот «священный лес», действительно дубовый, принадлежал Жаку Д’ Арку и Жанна часто подолгу гуляла там, особенно возле «Дерева Дам», т. е. возле дуба, у которого по преданиям собираются феи. Кроме того, Жанна была истинной непорочной девственницей. Дефект физиологического характера не позволял ей быть женщиной, о чем свидетельствовали результаты нескольких медицинских осмотров, проводимых как доброжелателями Жанны, так и ее врагами. Т. е. из-за особенностей своего физического строения Жанна не могла иметь полноценных интимных отношений с мужчиной. Она была Девственницей. И именно с большой буквы.
Слишком уж совпадали пророчества с реальной действительностью, совпадали даже в таких тонких деталях. И это весьма подозрительно. Может быть, в мировой истории и зафиксированы случаи, когда пророчества до мелких деталей совпадали с реальной ситуацией, но автору данной статьи они неизвестны. Даже наиболее нашумевшие пророчества Нострадамуса недостаточно конкретизированы. Здесь же мы сталкиваемся именно с конкретикой. Так что не стоит с ходу отметать предположение, что такое необычное появление Жанны Девственницы на политической арене Франции было тщательно спланированной акцией. Зачем? Ответы могут быть самые разные. Но самый простой и убедительный лежит на поверхности. В появлении Девы и французский народ, и захватчики-англичане должны были увидеть промысел божий. Английская королева, исполнявшая в то время обязанности регента, претендовала на французскую корону для своего сына Генриха VI. Кое-какие основания у нее для этого были и по праву рождения, и по салическому праву. Она звалась Екатериной Валуа и была (или, по крайней мере, считалась) единоутробной старшей сестрой Карла VII. Если она и не являлась настоящей дочерью Карла VI, то доказать это было гораздо труднее, чем установить подлинного отца ее младшего брата Карла VII. Таким образом, Карлу VII были необходимы какие-то факты или события, обосновывавшие его претензии и подтверждавшие его права на французскую корону, по крайней мере, в глазах собственного народа. И в этих событиях ясно должен был просматриваться тот самый «промысел божий». А если вдохновленный народ ко всему еще и кинется отвоевывать Орлеан, Париж и другие захваченные англичанами города, то лучшего и желать нельзя. Конечно, это только предположение, и, возможно, все происходило совсем не так. Цели и мотивы могли быть иными.