Стон и вой стояли в бараке всю ночь. Санитары и сестры спокойно принимали и перевязывали раненых.
— Это в первый день так много, — успокаивали они меня, — потом поменьше будет.
— Да почему же их режут? Кто?
— Молодежь... Это уж такой обычай. На пасху и рождество. Кого из-за девки, кого по пьяной лавочке, а кого и просто так, за что почтешь — не ходи по нашей улице, — говорил мне сторож, привыкший, видимо, к таким картинам в этом бараке.
Утром к брату пришел его товарищ — Чудилов, ребята его звали Чудило. Он учился вместе с моим братом еще во второклассной. Был я как-то у него в деревне. Семья его живет довольно зажиточно: восемь лошадей, пять коров, мельница, шерстобитка. Но грязь везде несусветная, от тараканов не видно потолка.
Чудило принес брату, который был на строгой диете, большой кусок ширтану — самодельной колбасы. У Августы глаза на лоб полезли от такого подарка. Когда она сказала, что больному никак нельзя есть такой грубой пищи, Чудило, ничуть не смущаясь, положил колбасу себе в карман.
— Ну что, отрезали? — спросил он.
— Еще вчера...
— Вот и хорошо... Теперь легче будет ходить.
Брат улыбнулся.
— Вы с ним много не разговаривайте, ему вредно, — предупредила Августа.
— Хорошо! Тогда я с тобой поговорю, — сердито отозвался Чудило.
Я не придал этим словам никакого значения.
Посидев у постели брата, мы пожелали ему скорого выздоровления и стали прощаться. Августа проводила нас до гардеробной. И тут Чудилов, приняв величественную позу, начал приказывать сиделке:
— Подать пальто.
Августа, улыбаясь, подала.
— Фуражку!
Подала и форменную фуражку.
— Калоши!
— А вы сами возьмите, — спокойно ответила Августа. — Это ведь не моя обязанность.
— Что?.. — закипятился Чудило. — Подать, говорю, калоши!
Я сначала думал, что он дурачится, а потом понял, что он вообразил себя барином.
— Брось дурака валять, — сказал я ему, — надевай калоши и пошли.
— Ах ты, корова комолая! — выругал он вдруг Августу ни за что ни про что.
Августа вспыхнула, повернулась и ушла.
— Ты забываешься, — возмутился я. — С тобой стыдно показываться на людях... Ты хам! — И, не дожидаясь его, я хлопнул дверью.
Вечером, когда я готовил уроки, он, как коршун, налетел на меня:
— Ты чего полез в пузырек? Что ты от меня хочешь?
— Извинись перед Августой или... ко мне не подходи, — твердо произнес я.
— Ну и не больно ты мне нужен, — сердито бросил он, — подумаешь!...
На другой день, встретив Августу в больнице, я извинился перед ней за своего товарища и поблагодарил ее за хороший уход, за доброту. Мы расстались с ней друзьями...
— Куплинов, тебя Протонский вызывает, — сказал мне Кузьма, когда я явился в общежитие. Пришлось направиться к протопопу на квартиру.
— Вот тут тебе письмо, — встретил меня Протонский. — Только как-то неловко написан адрес. Тебя ведь Николаем зовут?
— Да.
— А тут Коле Куплинову.
Я посмотрел на конверт и заволновался: почерк Машин!
— Кто это тебе пишет? — продолжал спрашивать протопоп.
— Одна знакомая.
— Кто она?
— Сестра моего учителя, друг детства, учится в гимназии.
— А-а... Ну ладно, — зевая, разинул рот Протонский. — А я думал, уж не с улицы ли какая...
Маша ничего особенного не писала, она только удивлялась, почему я не захожу. Мне нужно давно было с ней повидаться. Тем более, что была у меня к ней очень важная просьба. Но не буду забегать вперед.
Глава третья
1
Как-то я пошел навестить своего земляка — односельчанина Нежданова. Он одновременно со мной приехал в город и поступил в фельдшерскую школу. Нежданов жил на Уральской улице, где-то во дворе в комнатушке без света, перегороженной пополам. В одном углу помешалась какая-то обедневшая дворянка, и Нежданов, белокурый, веселый парень с тонкими интеллигентными чертами лица, без конца с ней вел забавные разговоры: ему кто-то сказал, что его предки тоже были когда-то дворянами. Я у него просматривал учебники анатомии и физиологии. За стеной тренькала гитара. Там жил молодой рабочий с Трубочного завода, высокий бледный человек, всегда аккуратно побритый и подстриженный...
Я постучал в дверь к Нежданову. Обычно мне отворяла хозяйка — старушка, а тут никто не выходил. Я стал стучать сильнее. Из-за двери выглянула наконец коротко остриженная голова уже немолодого человека.