— Привет, Николь!
Она соскочила с мешка, быстро обошла стол.
— Я видела папу в телевизоре!
— Да что ты говоришь!
— Правда, правда, вчера вечером!
— Ну и как? Впечатляло?
Она подошла к боковой стороне балкона и отодвинула несколько горшков с бегониями.
— Сначала нет. Он стрелял в комиссара!
— О боже! Надеюсь, промазал?
— Да это никакой роли не играет!
— И то правда. У твоей матери снова танцульки и снова вечер танго?
Она захихикала.
— А ты откуда знаешь?
— Ну, видишь ли. Когда ты вчера стояла перед холодильником, я вытянул шею и заглянул к вам. Наверняка уже было одиннадцать, и тебе, собственно, полагалось находиться в постели. Однако кругом на ковре опять валялись растоптанные чипсы.
Ковыряя пальцем в носу, она медленно покачала головой.
— Вот и неправда. Жареный арахис.
— Ну, или так. Хочешь, давай сходим опять в гриль-бар поесть жареной курочки?
— Да! Да! — Раскрыв таинственно глаза, она указывала большим пальцем себе за спину и говорила шепотом: — Но только без этой!
Симон пожал плечами.
— Ну, если тебе так хочется…
Она очень серьезно кивнула в ответ, потом вдруг напряглась и показала пальчиком вниз.
— Смотри! — Над улицей летали по воздуху клочья пепла, как всегда в более теплое время года, когда тяги нет, а печки еще топят. — Смотри! Кто-то сжигает свадебное платье.
— Что сжигает? Как тебе могло прийти такое в голову?
— Не знаю. Но так говорят, когда летом по воздуху летает пепел. Послушай, мой папа выглядел в фильме даже лучше тебя. Правда, правда. С такими длинными кудрями, знаешь. Я нахожу, сверхсексапильно. И они не были такими, ну, как это… — Она обернулась назад. — Мама, как правильно сказать про твои волосы? Вперемешку с мукой?
В балконной двери показалась ее мать, отодвинувшая рукой в сторону полог из крупного красного бисера.
— Обязательно так кричать? Не с мукой, а с проседью. С какой это стати вы говорите о моих волосах?
— Даже и не думаем, — сказала девочка и подмигнула Де Лоо. — Мы тут флиртуем.
— Привет, Симон… Вот неожиданность. Давненько тебя не было видно.
— Привет, Дора. Красивая блузка…
Она оглядела себя.
— Серьезно? Кто бы мог подумать, а она такая старая. Знаешь, я надеваю ее только дома.
Дочка ехидно хмыкнула. Затем отвела прядь волос за ухо и сказала, оттопырив мизинец, кокетливым тоном:
— Ты так находишь, умопомрачительный мужчина? Знаешь, я надеваю ее только…
Мать, ухмыльнувшись, вышла на балкон, хотела схватить ее, но девочка проскользнула в комнату у нее под рукой и крикнула оттуда:
— Он меня пригласил! Только меня одну! Где моя голубая водолазка?
Женщина подошла к бегониям, обобрала увядшие цветки, зажала их в ладони.
— Этот чертенок слишком рано взрослеет, уже заглядывается на мужчин. — Она пристально смотрела на него, на открытый ворот рубашки, потом покачала головой, кивнув в сторону двери. — Как тебе нравится эта история со звонком, а?
Де Лоо усмехнулся.
— Ну что тут скажешь. Я потом найду его на блошином рынке.
Она скривила рот, кивнула с грустью.
— И снова, что ли, купишь? Ах, что говорить, здесь, на самом верху, уже не так надежно, как прежде. Тем более если живешь без мужчины и с ребенком. Любой алкаш безо всякого вваливается в дом. Позавчера на лестнице лежало собачье дерьмо, огромная куча. И что? Я кинулась к фрау Андерсен, стучу, трезвоню, поднимаю шум, а она даже не открыла мне. Так, только выглянула в маленькую щелочку. Обратитесь к Максу, сказала она, как всегда с палитрой в руке. И как сверкнет на меня глазами, словно кипятком обдала.
Она немного нагнулась вперед, округлившаяся грудь напряглась.
— Ты про выставку слыхал? Я думала, что рехнусь. На Фридрихштрассе! Это после стольких-то лет… Бог ты мой, может, ее картины, конечно, и заслуживают того. Мне они, по правде, ничего не говорят, но пожелать ей успеха все-таки можно, что ты скажешь? Да и в этот разваливающийся катафалк, может, будет тогда что вложить. Как ты думаешь, сколько времени я обиваю пороги, чтобы новую ванну поставили. Но у нее никогда нет денег. Или она только вид делает. Мне кажется, мы с тобой единственные, кто регулярно платит ей за квартиру. — Она показала на чашку. — Хочешь еще кофе?
Де Лоо встал, сложил стул, прислонил его к столу.
— Спасибо, Дора. Мне надо идти.
Она кивнула, слегка разочарованно вздохнув. Увядшие лепестки бегонии, которые она, раскрыв ладонь, выпустила из руки, медленно закружились между балконами, опускаясь на тротуар.