Он боялся дышать. Он никогда еще такого не слышал и даже рот открыл, уставившись в ночь. Тональность звука менялась необычайно плавно, переходила в новые, неземные аккорды, и он почувствовал, как каждый волосок на его теле шевелится под одеждой: при всей нежности и мажорности мелодии, в ней было что-то зловещее. Словно ангелы пели за упокой. Хотя на самом деле это мог быть только ветер, ясное дело, ничего другого в такое время суток, завывание в трубах или строительных лесах, мелодичное пение, как в горлышках пустых бутылок или при игре на тростниковой дудке, и длилось это не дольше двух ударов сердца. Он с облегчением вздохнул. Но когда все умолкло и поменялось направление ветра, стало еще темнее, чем прежде.
Он резко повернулся.
— Бог мой!
Он чуть не поскользнулся на мокрых плитах, покрывшихся на морозе тонким скользким слоем льда. Он отодвинул ногой в сторону мешок с листвой, присел на корточки.
— Что это? — спросил он тихо, смял в руках свою шапку и подложил ее под голову, не предполагая, что она может быть такой легкой, почти невесомой. Бледное лицо, серого цвета закрытые веки, рот немного приоткрыт. Видны зубы. Пальцы узкой, лежащей ладонью кверху руки медленно сжимались, и Клаппу оглянулся, обводя взглядом фасад здания. Лепные карнизы, балконы, словно саркофаги, прилепленные к стенам на разной высоте, глиняные горшки, ржавчина. Скрипят старые петли, засиженный насекомыми уличный фонарь освещает рядок голубей, сжавшихся комочками на фоне своих теней. Искусственные цветы из пластика.
— Вы не можете вызвать неотложку?!
Клапучек произнес это, обращаясь к открытому окну в эркере над их головами. Женщина в утреннем стеганом халате держала кошку, прижимая ее обеими руками к груди. Но животное, передние лапы у женщины на плече, вытянулось всем тельцем и жалобно мяукало, явно просясь назад, в тепло. Качая головой, женщина смотрела на обоих мужчин, поджав губы. Вот тебе и раз, смотри, мамочка, зима пришла! Ветки, листья и зелень травы сверкали в сияющем убранстве — тонком наряде из инея.
— Не-е, — сказала она, услышав не берлинскую речь. — И не подумаю. Мне это принесет одни неприятности.