– Чего ты от меня хочешь?! – выкрикнула она, кусая губы. – Уходи, я прошу тебя! Я не открою тебе тайны всех женщин, потому что не знаю такой. Я не могу тебе помочь, и вообще уже не понимаю, что здесь происходит. Зачем ты подошел ко мне на пляже?.. Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ!!! – ее голос сорвался, она сжала ладонями виски, точно стараясь отгородиться от всего.
Я стоял ошарашенный, раздавленный, жалкий. Неясные образы проносились сквозь мою голову, словно случайно пойманные радиоволны, не оставляя следа и впечатления. Шум в голове все усиливался, там будто дул, бесновался сильнейший шквальный ветер, свистящий и морозный.
Мои губы вдруг онемели.
– Надя, – с трудом выговорил я, – мы должны что-то придумать…
– Нечего придумывать, – с какой-то тихой безнадежностью в голосе сказала Надя. – Знаешь, я сказала неправду. Я не ненавижу тебя. Мне тебя даже жалко. Но это похоже на жалость к ребенку-мутанту, которого, если бы он родился у меня, я бы оплакала и попросила умертвить. Так ему будет лучше. Я устала. Я больше не могу, – еще тише, почти прошептала она. Ее глаза были словно мертвые, когда она говорила это, глядя на, нет, скорее сквозь меня. Я почувствовал далекий отголосок страха. В руках я все еще сжимал это глупое ружье.
– Ты не уйдешь?.. – скорее утвердительно, чем с вопросительной интонацией сказала она.
Я покачал головой. «Куда?..» – замер в моей груди безмолвный крик. – «О господи, КУДА же мне идти?..»
– Тогда уйду я.
Я молчал, опустив голову. Она (голова) казалась ужасно тяжелой, как чугунная гиря. И в ней что-то билось, ломилось, кричало и молило, как в заколоченном доме, подожженном со всех сторон, вместе с оставшимися жильцами…
«Жаль. Жал, что все так…» – Надя не договорила. Она качнула головой (это я понял по тени, мечущейся на полу, потому что не смотрел на нее. Не мог себя заставить посмотреть) и пошла к двери. На полпути она вдруг остановилась и сказала, не оборачиваясь, равнодушным деревянным голосом. – «Прощай.»
Я сглотнул комок в горле, но ничего, ничего не ответил.
… а ветер все выл…
…где-то…
«Прощай», – одними губами, только про себя, не вслух, пробормотал я. Моя голова раскалывалась, разваливалась, разрывалась на части. Мысли-скакуны. Нет надежды, никакой надежды…
(… а затем я убил себя, и все стало хорошо…)
КОГДА НЕ ОСТАЕТСЯ НАДЕЖДЫ, ТО НЕ ОСТАЕТСЯ УЖЕ НИЧЕГО. КОРАБЛИ ТОНУТ НЕ ПОТОМУ, ЧТО ПОЛУЧАЮТ ПРОБОИНЫ. ОНИ ГИБНУТ ПОТОМУ, ЧТО ИМ СТАНОВИТСЯ ГРУСТНО И ОДИНОКО.
(… только маленький язычок пламени – далеко-далеко – сладко танцевал в эту ночь, посреди холода и мрака…)
Когда она взялась своей прозрачной рукой за крохотную дверную ручку
Я ВЫСТРЕЛИЛ
…
Ночь.
Мне хорошо и легко. Надо мною насмешливо улыбается циничная полнокруглая луна, и я подмигиваю ей в ответ. Мне ужасно весело. Потому что все закончилось. Потому что я снова свободен, и мне хочется радоваться всему, что окружает меня в эту ночь.
Я медленно бреду по притоптанной земле, вдоль асфальтовой дороги, серой и безмолвной, только поблескивающей кое-где в свете луны осколками битого стекла. Справа от меня — худосочная маленькая рощица, за ней череда темных неприглядных домишек. Слева, через дорогу — ха-ха, кладбище. Невысоко огороженное каменной стеной, за которой виднеются нагромождения белеющих крестов и дощечек с надписями. И тишина…
Я смеюсь, мне хочется смеяться. Я долго выбирался сюда, к дороге, имея слабое представление о местности, и вот… Прекрасное место, хорошая компания. Что дальше? Дорога уходит далеко, без поворотов, растворяясь в ночной мгле. Придется шагать до самого рассвета. А он, наверное, не за горами…
Впрочем, если это не обман зрения, то это… одинокие фары, медленно скользящие мне навстречу. Я останавливаюсь, прикладываю козырьком руку к глазам, пытаясь рассмотреть машину. Слава богу, обычный уазик, к тому же пустой. Я вытягиваю правую руку, про себя гадая, затормозит ли он, или же рванет без меня дальше. В конце концов, это не имеет для меня большого значения.
Он – останавливается. Водитель, пожилой мужчина, с бородкой и в кожаной кепке, с недоверием смотрит на меня. Я пытаюсь не улыбаться. говорю: «Мне до … площади, за пять рублей, пожалуйста.» Я выгляжу вполне нормально. Обычный паренек, в футболке, джинсах и потертых кроссовках на босу ногу, не так ли?
Именно так. Он согласно кивает, и я плюхаюсь на переднее сиденье. Ночь остается за окном. То, что было — позади. Я еду домой, трудно поверить, но это так. Водитель делает чуть громче радио, там Киркоров поет «Летучую мышь». Я с любопытством смотрю на него. Интересно, он догадывается, что мне тоже хочется петь? Навряд. Я перевожу глаза в сторону и снова смотрю в окошко. Смутные образы проносятся перед моими глазами.