В ее тоне явственно угадывался вопрос: «А ты?…»
(Мой желудок снова забеспокоился, и, похоже, на сей раз не на шутку. «МНЕ НУЖНА ПЕРЕДЫШКА — РАДИ БОГА, ВОЗДУХУ!..»)
«Да», – чужим надтреснутым голосом проговорил я, с трудом ворочая языком, – «Надя, можно я... в туалет?»
Она чуть отстранилась от меня. «Конечно», – ответила она с легким удивлением, потом озорно улыбнулась. – «Это серьезно?»
«Ннет», – ответил я, облизывая пересохшие губы. – «На секундочку. Я…» «Можешь не рассказывать, я догадываюсь», – она продолжала слегка иронично и вместе с тем ласково улыбаться, и я понял, что она думает, что мне нужно туда из-за намокших трусов. – «По коридору, направо, ты увидишь. Там есть душ.»
(ЕСЛИ БЫ МОЖНО БЫЛО ВЫМЫТЬ ИЗ ГРУДИ ЭТУ ТЯЖЕСТЬ, ЗАБЫТЬ О НЕЙ)
Пересилив себя, я чмокнул ее в щечку. Мой мозг автоматически вырабатывал мне варианты, подсказывал, что я должен делать, чтобы сохранять нормальный вид. Будто ничего не произошло… Но это больше напоминало судороги зверька, попавшего в капкан.
Подняв с полу свою скомканную футболку (я сам ли ее снял, или?..), я направился в указанном направлении, однако, обходя небольшой круглый столик коричневого цвета, наткнулся на один из отстоящих стульев и чуть не рухнул вниз вместе с ним. За моей спиной раздался звонкий Надин смех: «Какой ты неловкий!» – смеясь, сказала она. Мое сердце вновь забилось отчаянно и резко, когда я ставил опрокинутый стул, а затем, оглянувшись, почти вслепую улыбнулся туда, где находилась Надя — в моих глазах рябило, я умирал на ходу, и только жалкие остатки самообладания каким-то чудом удерживали ноги от того, чтобы перейти на панический бег.
Как только я вошел в туалет, оказавшись за белой дверью, окруженный безупречно чистенькими вафельными стенками голубенького оттенка, меня почти сразу стошнило.
…
… смотря на красно-бурые остатки пищи, исторгнутые моим непокорным желудком, блевотину, медленно и как будто зачарованно стекающую в сияющее белизной отверстие унитазного стока, я находил эту картину успокаивающей и даже какой-то умилительной. Мне стало значительно легче, а голова прояснилась. Все снова приходило в норму, мир возвращался на свои законные места, и только ужасный привкус во рту и носу напоминал о пережитом мной кошмарном состоянии. Я открыл рукомойник и стал не спеша обмывать рот и щеки, поглядывая в зеркало над моей головой.
Нет, ничего не было в порядке. Мои глаза были глазами загнанного зверя, большие, неестественно блестящие, испуганные. Влажные спутанные волосы и дикий взгляд придавали мне сходства с перетрудившимся рок-певцом. Я по-прежнему ощущал себя полнейшим идиотом… и я не знал, что мне делать дальше.
«ДАВАЙ РАЗБЕРЕМСЯ», – сказал я себе вслух под журчание воды, и то, и другое действовало успокаивающе. Приятные разумные звуки. – «ТЫ ЖЕ УМНЫЙ ПАРЕНЬ, ПРАВДА?»
Миллионы людей во всем мире занимаются сексом. МИЛЛИАРДЫ. Но не я. Даже когда девушка нравилась мне, я предпочитал только флиртовать, избегая сближения. Не потому, что импотент, а потому, что я, неисправимый романтик, считал и продолжаю считать: любовь — это прежде всего единение душ, а затем уже тел. Те девочки, с которыми я общался, в первую очередь думали о втором, поэтому они обычно переставали мне нравиться уже после второго-третьего свидания. Когда за каждой недомолвкой скользит явный, неприкрытый намек: «Ну когда уже ты – ПЕРЕЙДЕШЬ ОТ СЛОВ К ДЕЛУ?..» Они даже не пытались, не хотели понимать, что Я НЕ ТАКОЙ. Я не самец, готовый вскакивать на каждую… шлендру. Любовь умирала в этих липких вожделеющих взглядах — для меня. И я всегда контролировал положение, в нужное время разводя мосты, сжигая их без всякого сожаления. Но, похоже. что этот раз тоже БЫЛ ДРУГИМ.
Очарование минуты. Я все-таки поддался ему, изменив своим принципам, и мне стыдно за это. Я попросту не уловил момента, все было слишком, слишком быстро. Однако, ничего страшного не произошло. Еще не поздно все исправить. Нужно всего лишь выйти, извиниться и сказать, что у тебя неотложные дела, что тебе нужно спешить. И все закончится.
Но, бог мой, хочу ли я этого?
Когда я думаю о том, как ухожу отсюда, от Нади, навсегда, во мне поднимается целый океан тоски и мучительного протеста. И все остальное, вся моя жизнь, прошлая и будущая, кажется такой глупой, такой бессмысленной, никчемной. Я представляю, как прихожу домой, кушаю, ложусь спать… и мне становится ужасно пусто… горько. Я никогда больше не увижу ее лица, оно будет мне только сниться… А просыпаясь, я буду плакать, переполняемый тщетной надеждой. Я вижу это так же ясно, как…