Он провел бритвой по изнанке ремня, зацепленного за ручку оконной рамы, намылил щеку.
— Не люблю к начальству неопрятным являться, — словно оправдываясь перед Николаем, продолжал Буряк, — сейчас в райотдел НКВД пойдем, представимся. Нам с ними придется продумывать всю операцию.
В комнату вошел старший сержант Яковенко — командир второго взвода и, вытянувшись в струнку, поднес руку к козырьку, готовясь рапортовать.
— Садись, старший сержант, — предупредил его рапорт Буряк, — вот сейчас закончу экзекуцию над собой, и все втроем пойдем к местному начальству.
Капитан потер рукой по гладким щекам, улыбнулся, вытирая бритву о лоскуток бумаги.
В раскрытую дверь доносились веселые голоса красноармейцев, моющихся у колонки, звонкие шлепки по спинам, неудержимый хохот.
— Глянь, как Алеха раздобрел на казенных харчах!
— Домой приедет — казачка родная не узнает!
— С такой фигурой в дьяконы впору.
— Ребята, спроста говорите, не сглазьте, а то сохнуть начну.
— Тебя не сглазить — в дверь не будешь влазить...
Шум во дворе был приглушен надсадным ревом моторов, который шел с запада, с каждой минутой нарастая, заставляя дрожать стены здания.
— «Юнкерсы» летят, — определил по звуку капитан, — опять Нежин бомбить будут. Видно, не дает фрицам покоя этот железнодорожный узел...
— Эх, сюда бы наших истребителей, они бы показали, как разгуливать в небе, — со злостью произнес Середа.
Через полчаса капитан Буряк с младшими командирами вошли в кабинет начальника райотдела НКВД майора Поддубного, там уже сидели за столом начальник милиции капитан Глущенко, мужчина лет сорока с черными усами вразлет, бывший конник червонного казачества, и райвоенком майор Прокопенко, широкоплечий богатырь с красноватым лицом, изъеденным оспинками.
Когда капитан Буряк доложил майору о прибытии оперативной группы и представил своих командиров, майор, улыбаясь, вышел из-за стола навстречу со словами:
— Здравствуй, Владимир, здравствуй, земляче! Давненько ты в своих краях не был. Укатил в Киев, увез самую лучшую звеньевую в колхозе и домой носа не кажешь...
— Рад бы, Роман Васильевич, родной дом всегда к себе тянет, да служба не пускает.
Володю Буряка, который родился и вырос в этих местах, майор знал с детства. В райцентре Володя окончил десятилетку и по рекомендации комсомола поступил в Харьковское пограничное училище.
Майору было известно, что после окончания училища его земляк служил на Дальнем Востоке, принимал участие в хасанских событиях, воевал с белофиннами. После ранения лежал в госпитале, а оттуда был направлен на службу в войска НКВД. Отец его Семен Спиридонович до сих пор работал в колхозе кузнецом.
— Видишь, какой вымахал, — не без восхищения оглядывал Роман Васильевич земляка, — весь в батьку пошел — косая сажень в плечах. Тот до сих пор в споре с молодежью подковы ломает...
— Узнаю́ батю, наверное, до самой смерти угомона на него не будет. Вылитый Кола Брюньон...
— А это кто такой? — поинтересовался необычной фамилией начальник милиции.
— Есть у французского писателя Ромена Роллана такой литературный герой, весельчак необыкновенный, задира и жизнелюб, каких не сыскать на свете...
— Ясно... Слушай, а что твоя Оксана с дочкой из Киева сюда на село приехали? — спросил майор.
— Да, Оксана за дочку больше всего боится, ведь в Киеве сейчас сущий ад. Бомбят город по пять раз на день, воздушные тревоги не умолкают. Но народ не поддается панике, и заводы, которые не эвакуированы, работают на полную мощность. Магазины торгуют, трамваи ходят из конца в конец. Я заметил, что в беде этой люди как-то теплее друг к другу относиться стали. Паникеров и подозрительных хватают и тянут в милицию, даже дети и те бдительность проявляют, короче говоря, город работает, борется. На улицах выросли баррикады из железных ежей и мешков с песком. Пожилые люди, и те записываются добровольцами в ополчение, вот так-то...
Всем, кто находился сейчас в кабинете, хотелось услышать свежее слово о городе на Днепре. Враг стоит на пороге дома. Неужто проклятые фашисты будут топтать солнечный древний Крещатик? Что же это такое будет?
— Сейчас создан штаб обороны города, — заговорил после долгого молчания Владимир, — растут отряды народного ополчения и истребительных батальонов. Киевляне костьми лягут, но не пустят гитлеровцев в город.
Он подошел к тумбочке, на которой стоял графин с водой, от волнения налил полный стакан и залпом выпил.