— Обнаглели, сволочи, — зло сплюнул Николай, — ничего, обломаем им крылышки...
Гул самолета растаял над лесом. Николай привстал на колени, вложил карту в планшет.
— Слушайте боевой приказ. Наш взвод делится на две группы. Первая во главе с сержантом Семенко направляется через лес в населенные пункты Лосиновка и Носовка. В нее входят рядовые Орешкин, Нечитайло, Роготченко, Супрун и Алешин. Задача — установить контакт с местными истребительными отрядами и вместе с ними обнаружить диверсантов. О своих действиях немедленно сообщайте через вестового и по телефону в райотдел НКВД капитану Буряку. Задача ясна?
— Так точно! — отчеканил сержант Семенко.
— Тогда, хлопцы, в путь. Желаю успеха!
Красноармейцы вскинули на плечи винтовки и зашагали в сторону леса.
На поляне осталась группа Николая.
— Располагайтесь, хлопцы, на ночлег. Ночью идти в лес нет резона.
Николай первым подошел к прошлогоднему омету на краю поля и стал теребить из него пшеничную солому. Она оказалась сухой. Николай разбросал ее под дубками, положил скатку шинели под голову и, закинув руки под затылок, стал смотреть на далекие мигающие звезды.
Вдруг почувствовал сладкий запах земляники совсем рядом, у самого носа. Он знал: земляничный сезон в этих местах давно кончился, но, видно, какая-то запоздалая ягодка до поры до времени скрывалась от живительных лучей солнца в густой траве, а сейчас, в середине лета, набралась сил и налилась соком — вызрела.
И как это нередко бывает с людьми — достаточно им увидеть какую-то незначительную вещицу, связанную с далеким детством, или услышать бесхитростную песенку, или почувствовать запах родных ромашек с придорожной поляны, как сразу в памяти высветляется самое дорогое, самое близкое, отчего и больно, и сладко щемит сердце.
Так и сейчас земляничный запах напомнил Николаю солнечный июльский день, когда они косили пшеницу у Калягиной лужины. Пшеница была низкорослой, с тонкими стеблями — такую серпом не сожнешь. Тогда в высоком голубом небе плавали тяжелые облака. У полевой дороги, откуда начинался покос, белели зонтики ромашек, голубели васильки. Пшеничное поле желтым волнистым ковром простиралось до березового леса. Неподалеку виднелся глубокий овраг, заросший на склонах рябиной, корявыми дубками, орешником. Внизу оврага били студеные ключи. Отсюда вилась полевая дорога, поросшая подорожником, мелким осотом, желтыми гроздьями зверобоя.
Николай шел вторым косцом, следом за Тимофеем Жижиновым. Ряд вели вдоль дороги. Из-под ног то и дело выпархивали испуганные перепелки, юркие жаворонки, гнездившиеся у зеленого гребешка придорожного среза тропы.
Женщины вслед за косцами вязали снопы. Среди них была и Марина.
Прошло всего две недели с того дня, как Николай признался девушке в любви. С той поры каждая их встреча была праздничной, волнующей. Как Марина ни таилась от подруг, как ни пыталась скрыть свои чувства к Николаю от посторонних глаз, ничего не получалось. В селе все на виду. Мимолетный ласковый взгляд, ненароком оброненное слово — все замечается, все потом обсуждается у колодца, где всегда узнаются деревенские новости.
«Быть осенью свадьбе, — говорили ровесницы Марины меж собой, — прикипел парень к девушке — топором не отрубишь».
В тот июльский полдень, когда усатые колосья стали от зноя клониться к земле, а спелое зерно осыпаться, Тимофей положил косу на поваленный ряд, вытер пот с лица подолом синей сатиновой рубахи, сипло сказал:
— Шабаш, ребята, перекур. Стебли стали, как проволока, да и зерно из колоса сыплется, потеря большая. Пора на обед.
Все косцы гуськом потянулись к оврагу, в тень, к студеным ручьям. Там их и поджидала колхозная кухня. Петька Сизов с толстой поварихой Нюрой Долиной привезли на дрожках в бочонке холодную окрошку, сдобренную хреном, котлеты с картошкой, холодное молоко в оцинкованном бидоне.
Нюра в голубой юбке в горошек, стоя у дрожек, нараспев расхваливала обед:
— Подходи, подходи, милые, чай, устали от работки-то, всех накормлю, всем достанется. Это не обед, а одно объядение!
Тимофей Жижинов, разгладив пшеничные усы, подставляя глиняную миску под увесистый половник, хитровато подмигнул:
— Ты, Нюра, больше парней подкармливай, а то они после вчерашней вечорки на Цыгорином мосту еле ноги волочат...
— Тоже мне сказал, — словно ожидая минуты ввязаться в спор, вспыхнул Гришуня Сидоров, парень лет шестнадцати. — Да мы кому хочешь нос утрем и в гулянке, и в работе!
— Ты утрешь, — поддел Николай, — вчера кто-то такой утирал нос баташовским парням, да сам чуть в пруду не очутился.