Гришуня под смех всей артели обиженно надулся, ушел в кусты с миской окрошки.
Сытно пообедав, мужики и пожилые женщины улеглись в тени дубков вздремнуть на время жары, а молодежь с шутками и смехом пошла ватагой по оврагу к лесу за ягодами.
Николай не терял из виду Марину. Она шла со своей подружкой Надей Осиной по склону оврага. Девушки о чем-то тихо говорили, наклонясь друг к другу. На Калягиной поляне Николай догнал их, схватил Марину за руку и увидел, как она растерянно держит в пальцах маленький букетик земляники с ярко-красными ягодами.
— Коля, на́ тебе, сладкие как сахар, — протянула она ягоды и, не зная, что дальше говорить, убежала, не оглядываясь, в лес, к аукающим подружкам.
Михаил, лежа на сене рядом с Николаем, тоже не спал, смотрел на далекие звезды и вспоминал родной кордон, тихие вечера в лесу. Но почему-то он особенно любил дождь. Гроза видится в лесу страшней, чем в степи. Гром гудит непрестанно. Порой не поймешь, где он грохочет, а где отзывается эхо. От тяжелых туч сразу все темнеет, и кажется, что деревья вплотную придвинулись к сторожке. Бенгальские вспышки молний до мельчайших сучочков высвечивают стволы деревьев. И вдруг из глубины леса начинает нарастать непонятный гул, он надвигается ближе и ближе, несет с собой прохладу, и через минуту водяные прутья начинают изо всех сил бить по листве, сосновым иголкам. Весь лес гудит, ревет, мечется из стороны в сторону. Слушаешь его, и страшно становится.
Но вот дождь все тише, лесной шум угасает, и громовые раскаты уплывают в поле, за село. И тогда лес, омытый дождем, пахнет так, что кружится голова. Михаил почему-то любил в такую пору пройтись босиком по траве, ощутить подошвами холодок дождя.
Но Аксинья боялась грома. Испуганная, она выходила после грозы на крыльцо и садилась рядом с Михаилом. Гром где-то далеко-далеко угасал за лесом. Деревья еще стряхивали с себя дождевые капли, но в лесу уже устанавливалась торжественная ночная тишина. А большие звезды, голубые, зеленые, оранжевые, висели так низко над верхушками деревьев, что порой начинало казаться — это не звезды на небе, а самоцветные алмазы, развешанные на деревьях.
— Миша, хорошо-то как, душа радуется, — шептала Аксинья, прижимаясь к плечу мужа, — сколько есть на свете красоты вокруг, а мы ее не замечаем...
Он чувствовал, понимал сердцем, как счастлива женщина в эту минуту, как любит его.
Становилось свежо. Он обнимал Аксинью за плечи, и так они сидели молча, любуясь звездным небом, вдыхая влажный запах леса, слушая ночную тишину.
— О чем задумался, друг? — спросил Михаил Николая, и тот, словно со сна, не мог понять в первое мгновение вопроса.
— Да так, размечтался... Разные мысли в голову лезут... Все больше о доме. Эх, хотя бы одним глазком взглянуть на свою станицу. Как-то там наши живут?
— Женились вы молодыми, вот о бабах и сухотитесь, — насмешливо протянул Максим Козлов — земляк из хутора Рузанова. — Нам, холостякам, все проще кажется. Правду я говорю, Яша? — обратился он к своему другу Хайкину, мечтательному, худощавому пареньку, музыканту из Днепропетровска.
— Ты, Максим, в корне не прав. Разве, когда женятся, все предугадывают? Любовь есть любовь. Вот и я хотел жениться этим летом, да война сорвала все планы. Ждет меня моя любимая. Вот приду домой с победой, тогда обязательно поженимся...
Яша с неясной улыбкой посмотрел на друга, подмигнул ему, и непонятно было — шутит он или всерьез говорит.
Неожиданно земля вздрогнула, задрожала. Небо на западе побагровело, будто его у горизонта кто-то поджег. На фоне зарева ближний лес сразу потемнел, отчетливо вырисовывались верхушки сосен.
— Сколько самолетов у фашиста — счету нет, — вздохнул глубоко Николай, глядя на пламенеющий закат небосклона, — опять Нежин бомбят...
Ночевали они на опушке леса. Ночь была теплой. Положив скатки под голову, не раздеваясь, не разуваясь, бойцы лежали на прошлогодней соломе, натасканной из омета.
На поляне пахло разнотравьем. Где-то вблизи вскрикнула испуганная пичуга и тотчас смолкла. Небо было чистое, в ярких звездах, даже на западе не было в эту ночь зарева. Тихо-тихо...
Николай долго не мог заснуть, ворочался на соломе, вдыхая кисловатую прель. Ранним утром его поднял на ноги далекий треск мотоцикла. Красноармейцы все, как по команде, тоже вскочили на ноги.
На дороге, в стороне Носовки, увидели серое облачко пыли. Треск мотоцикла в тишине утреннего поля казался пулеметной очередью.
— Всем скрыться за деревьями, — скомандовал Николай. — Посмотрим, что за гость к нам пожаловал.