— Дайте-ка я взгляну на нее!
И опять, вместо того, чтобы бежать, я, как завороженный, протянул ему трубку. Он бережно взял ее в руки и стал внимательно рассматривать золотой орнамент на чубуке.
— Так оно и есть. Эту трубку ни с какой другой не спутаешь. Товарищи, посмотрите, что это за шедевр, — обратился он к своим спутникам. — Таких трубок только три во всем мире, делал их знаменитый голландский мастер в семнадцатом веке. Две из них хранятся в настоящее время в Лондонском музее Тауэре, а одна, как это ни странно, принадлежит моему брату в Воронеже. Он ее накануне первой мировой выменял в Париже на известного рысака «Алмаз», питомца деркульского конезавода, взявшего на скачках в Виши первый приз. Это она!..
Мужчина пристально посмотрел на меня и переспросил:
— Так откуда, вы говорите, у вас оказалась эта трубка?
— Я же сказал — наследство бабушки...
А трубка уже ходила по рукам, и все восхищались искусством тончайшей золотой отделки.
— Вот что, дорогой внучек, — сказал строго мужчина. — Я прокурор города Стрельцов. Вы сейчас отправитесь в милицию и объясните там подробно, как попала к вам эта ценная вещица. А трубку я забираю с собой.
На ночь нас с Кузьмой заперли в небольшой камере с решетчатым окном. Нечем было дышать. Когда все стихло, я подошел к решетке окна. Подоконник был цементный, и железные прутья у основания были расшатаны. Я стал их гнуть вперед, они легко поддавались. Острой бляхой брючного ремня расковырял цемент, и в полночь мы отогнули решетку. Оконная замазка вся потрескалась, и мы осторожно отделили стекло от рамы. Я выглянул — во дворе было тихо и темно. Мы вылезли из окна, перескочили через забор и побежали по улице. Когда, добравшись до своих, мы выложили все, как на духу, Николаю Рваному, он дал нам по подзатыльнику, и вскоре мы двинулись к своему табору. Вот такая история была у меня с этой трубкой.
Рассказчик замолчал. Пришла пора менять дежурного.
Ранним утром, забросав песком остатки догорающего костра, оперативники направились просекой к указанному кварталу. Над рекой и поймой еще стоял туман. В бору росы было мало. Через два часа форсированного марша группа подошла к кварталу. На перекрестке стоял столбик с залысиной — отметкой «Кв. 24».
Отсюда оперативники, не теряя друг друга из виду, начали прочес леса. Иван Семенко шел по просеке, метрах в двадцати от него справа мелькал среди стволов сосен Нечитайло. Слева на таком же расстоянии шагал Светличный. Они двигались медленно по пружинистой, усыпанной колючками земле. Каждый старался ничего не упустить из виду. Продирались сквозь заросли мелких пожелтевших сосенок, отводили от лица колючие ветки, облепленные паутиной, отбиваясь от уже проснувшихся комаров.
Почти из-под самых ног Ивана с фырканьем и шумом выпорхнул глухарь. Сержант вздрогнул, замер на месте и рассмеялся:
— Фу ты, черт, вот напугал!
От просеки двинулись в глубь леса, выдерживая направление по солнцу. У толстой вековой сосны Иван сошелся с Владимиром.
— Ничего?
— Ни следа, ни царапины не заметил, — ответил шепотом Иван, — хоть бы зацепиться за что-то. Лес какой-то дремучий, словно в нем никто никогда не бывал.
— Сержант, идите сюда, пороховым дымом пахнет...
Все подбежали к Владимиру.
— Чуете, пахнет?
Нечитайлов стал медленно спускаться вниз по лесному оврагу и вдруг метрах в десяти остановился, замер, наклонившись над следом сапога, свежим, отчетливым.
— Товарищ сержант, — махнул он рукой, — след обнаружил, идите сюда.
На песчаной дорожке оврага видны были отпечатки армейских сапог. Следы вели к оврагу. Было ясно, что здесь кто-то недавно проходил.
Оперативники, раздвигая упругие ветки орешника, подошли к краю оврага. Перед ними открылась небольшая поляна с белыми лесными ромашками. И вдруг Орешкин обратил внимание, что в центре поляны цветы были обрызганы кровью. Темно-вишневое пятно крови виднелось и на песке.
— Кого-то здесь подстрелили, — протянул удивленно Владимир, — или большого зверя или человека. Но зверь бьется перед смертью, как бешеный, всегда оставляет след на почве. А здесь кто-то аккуратно работал. Сейчас мы это увидим...
Владимир быстро юркнул в заросли, и через минуту послышался его голос: «Товарищи, сюда...»
Он стоял, склонившись над небольшой канавкой, и разбрасывал в сторону свежие сломанные ветви. Оперативники подскочили к нему.
На самодельных носилках лежал рядовой-артиллерист, изрешеченный в грудь автоматной очередью. Голова его с простреленным виском была повернута вправо, левая рука откинута в сторону. На ноге выше колена была разрезана штанина, под ней белела марлевая повязка.