— Собачья жизнь, — сказал он.
И она повторила за ним, как эхо:
— Собачья жизнь.
— У меня в кармане виски. Хочешь глотнуть? — предложил он.
— Не хочется.
— Ну, тогда дай мне. Пробка отвинчивается. — Одной рукой он обнимал ее, другая лежала на руле. Он запрокинул голову, чтобы она влила ему немного виски прямо в рот. — Ты не возражаешь?
— Нет, конечно, что ты.
— Мне выдают десять шиллингов в неделю на карманные расходы. Много ли из них отложишь? Я и так изворачиваюсь как могу. Приходится чертовски ломать голову, чтобы хоть как-то разнообразить жизнь. Полкроны на сигареты. Три с половиной шиллинга на виски. Шиллинг на кино. И еще три шиллинга остается на пиво. Беру что-то от жизни хоть раз в неделю — и точка.
Несколько капель виски скатилось ему на галстук, и маленькая кабина наполнилась запахом спиртного. Ей нравился этот запах — его запах.
— Старики все песочат меня за виски. Требуют, чтобы я нашел себе работу. Люди в их возрасте не понимают, что для таких, как я, нет работы. Нет и не будет никогда.
— Да, — сказала она, — они старые.
Как там твоя сестренка? — спросил он неожиданно.
Яркий свет сгонял с дороги испуганных птичек и зверьков.
— Собирается завтра на танцы. Интересно, где-то мы будем завтра?
На этот вопрос он не стал отвечать, у него был свой план, но он хранил его про себя.
— Как мне тут нравится!
Он сказал:
— Здесь, у дороги, есть загородный клуб. В помещении гостиницы. Мик записал меня в него. Ты знакома с Миком?
— Нет.
— Мик свойский парень. Если в клубе тебя знают, можешь пить там хоть до полуночи. Давай завернем туда. Повидаем Мика. А утром — ну там решим, когда опрокинем пару рюмочек.
— А тебе на это хватит денег?
Маленькая деревенька, уже крепко спящая за закрытыми дверьми и ставнями, проплыла мимо них под гору, словно оползень плавно уносил ее вниз, в иссеченную дорогами долину, откуда они ехали. Мелькнуло длинное серое строение — церковь в норманнском стиле, гостиница без вывески, часы, показывающие ровно одиннадцать.
Он сказал:
— Взгляни-ка на заднее сиденье. Там должен быть чемодан.
— Он заперт.
— Я забыл ключи.
— Что у тебя там?
— Так, барахлишко, — ответил он уклончиво. — Его можно будет заложить, а на вырученные деньги выпить.
— А где будем ночевать?
— В машине. Ты ведь не боишься?
— Нет, — ответила она, — нисколько. Все это так… — Но у нее не хватило слов, чтобы выразить все сразу — пронизывающий ветер, темноту, необычность, запах виски и несущийся сквозь мглу автомобиль. — Хорошо идет машина, — добавила она. — Мы, наверно, далеко отъехали. Здесь уже настоящая глушь. — Она увидела, как низко над вспаханным полем пронеслась на своих мохнатых крыльях сова.
— Настоящая глушь дальше. По этой дороге до нее так скоро не доберешься. Сейчас будет гостиница.
Она вдруг поняла, что ей ничего не нужно — только бы мчаться с ним сквозь мрак и ветер. Она сказала:
— Нам обязательно заезжать в клуб? Может, лучше поедем дальше?
Он искоса поглядел на нее; он всегда соглашался с любым предложением, словно флюгер, специально созданный для того, чтобы по прихоти ветра поворачиваться в любую сторону.
— Пожалуйста, — сказал он, — как хочешь. — И больше не вспоминал о клубе.
Минутой позже мимо них промчалось длинное, ярко освещенное одноэтажное здание в стиле Тюдоров, донесся гул голосов, мелькнул плавательный бассейн, почему-то набитый сеном. И сразу же все осталось позади — пятно света, сверкнувшее и исчезнувшее за поворотом.
— Вот сейчас, по-моему, уже действительно глушь, — сказал он, — дальше клуба обычно никто не ездит. В этом поле можно пролежать до самого Судного Дня, и никто даже не хватится. Разве что кто-нибудь из крестьян… и то, если они тут пашут.
Он перестал нажимать на акселератор и постепенно сбавил скорость. Кто-то забыл запереть ворота, за которыми начиналось поле, и он въехал в них. Подпрыгивая на неровной почве, машина прошла еще немного вдоль изгороди, потом остановилась. Он выключил фары, и они остались сидеть при слабом свете, падающем со щитка приборов.
— Тихо-то как, — сказал он с какой-то неуверенностью в голосе. Они услышали, как над ними в поисках добычи пролетела сова; у изгороди, прячась, зашуршал какой-то зверек. Они выросли в городе и не знали, как назвать то, что их окружает. Крохотные почки, распускавшиеся на кустарнике, были для них безымянными.
— Что это — дубы? — кивнул он в сторону темневших в конце изгороди деревьев.