Танцовщица. Я это тоже заметила. Спросила о песне а он вообще не хотел отвечать.
ДЖЕНТЛЬМЕН. Но он ещё прилично говорит по-английски, а то и вообще бы нас не понимал.
Танцовщица. Он говорит так, будто у него какой-то дефект речи.
ДЖЕНТЛЬМЕН. Очень может быть. Тогда надо его пожалеть и признать, что не стоило так с ним разговаривать.
Танцовщица. А мне не жалко. Я его боюсь.
ДЖЕНТЛЬМЕН. Ну и глупо. А все из-за солнца: оно безжалостно — вот и наводит на такие мысли. Одно время я его тоже побаивался, но теперь вижу: это все от того что всё время смотришь на воду и слушаешь эту бесконечную тишину. От нее с ума сойдёшь!
Танцовщица. А теперь не боитесь?
ДЖЕНТЛЬМЕН. Теперь нет. В голове у меня все в порядке: с вами поговорил — вот и прояснилось. Надо все время разговаривать.
Танцовщица. Да, надо. Когда говоришь, то видений нет.
ДЖЕНТЛЬМЕН. Знаете, был миг, когда я чуть не тронулся. Мне показалось — он на меня смотрит, а в руках нож. Но это было умопомрачение, теперь понятно. Он просто бедный черный матрос, наш товарищ по несчастью. Бог видит — все мы в одном плачевном положении, и не надо никого ни в чем подозревать.
Танцовщица. Всё равно, я боюсь. У него в глазах такое — я прямо дрожу.
ДЖЕНТЛЬМЕН. Ничего там нет, поверьте, это все воображение.
Длинная пауза.
Танцовщица. Боже всемилостивый, корабля ещё нет?
ДЖЕНТЛЬМЕН (пытается встать, но от слабости падает). Не вижу. Чтобы увидеть — надо встать, а я не могу.
Танцовщица (показывая на НЕГРА). А вы его спросите, он сильнее. Может, он увидит,
ДЖЕНТЛЬМЕН. Матрос!
НЕГР перестаёт петь и бесстрастно на него смотрит.
Ты сильнее и видишь дальше. Встань и скажи, там нет корабля?
МАТРОС (медленно встает и всматривается в горизонт). Нет. Ничего. (Снова садится и продолжает мурлыкать ту же заунывную песню).
Танцовщица (плача, безнадежным тоном). Господи, это же ужасно! Ждать того, кто никогда не придёт.
ДЖЕНТЛЬМЕН. И правда ужасно. Но необходимо.
Танцовщица. Что значит необходимо? Вы что, надеетесь на спасение?
ДЖЕНТЛЬМЕН (устало). В своей жизни я надеялся на очень многое, но всегда напрасно. Мы далеко от тех мест, где ходят корабли. Я не слишком разбираюсь в мореплавании, но слышал, как на борту говорили, что мы идем каким-то новым курсом. Почему новым — не знаю. Наверное, капитан хотел побыстрее. Только он один и знает, но, наверное, уже никогда не расскажет.
Танцовщица. Да, он уже никогда не расскажет.
ДЖЕНТЛЬМЕН. Почему вы так уверены? А, может, его лодка подобрала?
Танцовщица. Не подобрала. Он умер.
ДЖЕНТЛЬМЕН. Умер?
Танцовщица. Да. Он стоял на мостике. Помню, как его лицо осветил фонарь: оно было искажено гримасой и бледное как у покойника. Даже в глазах — там тоже не было жизни. Тонким дребезжащим голосом он отдавал какие-то приказания, но на него никто даже не взглянул. И тогда он застрелился. Я увидела вспышку и услышала выстрел — он был громче всех криков утопающих. Кто-то схватил меня за руку и что-то прокричал в самое ухо. А потом я упала в обморок.
ДЖЕНТЛЬМЕН. Бедный капитан! Очевидно, почувствовал себя виноватым, раз застрелился. Должно быть, страшно слушать крики утопающих и знать, что виноват именно ты. Не удивительно, что он покончил собой.
Танцовщица. Капитан был такой добрый. Ещё днем на прогулке он остановился около моего кресла. «Слышал, сегодня вы будете нас развлекать, — он сказал. -Превосходно и очень мило с вашей стороны. Я пообещал себе увидеть вас в Нью-Йорке, но получилось даже раньше.» (После паузы). Такой был красивый, широкоплечий.
ДЖЕНТЛЬМЕН. Это внешне, а в душе?
Танцовщица. Не хуже других. Почувствовал свою вину — вот и заплатил жизнью.
ДЖЕНТЛЬМЕН. Нет, как раз избежал расплаты. Мертвые ведь не платят.
Танцовщица. И не могут ответить, когда их хулят. Мы знаем только то, что он умер. И давайте на другую тему.
Пауза.
ДЖЕНТЛЬМЕН (роется во внутреннем кармане пиджака, достает какой-то темный предмет, похожий на коробочку из-под карт, открывает и удивленно разглядывает. Затем, издав глухой смешок, показывает ТанцовщицЕ). Ох, чёртова ирония!
Танцовщица. Что это? Не разберу — глазам больно.
ДЖЕНТЛЬМЕН (продолжая делать вид, что смеется). Наклонитесь! Ближе! Это стоит прочесть — как играет судьба!
Танцовщица (поднеся коробку к глазам, медленно читает). "Американский клуб в Буэнос-Айресе". Не понимаю шутки.
ДЖЕНТЛЬМЕН (с раздражением выхватывая у нее коробку). Сейчас объясню, слушайте. Это М-Е-Н-Ю — меню. В том-то и шутка. Сувенирное меню с банкета — его давал в мою честь этот клуб. (Читает). Мартини, коктейли, суп, херес, рыба, бургундское, цыплята, шампанское — а в это время мы умираем здесь без крошки хлеба и глотка воды! (Его безумный смех вдруг стихает, и в яростном гневе он грозит небесам кулаком и кричит). Боже! Боже! Что за шутки ты с нами проделываешь? (После этой вспышки он в изнеможении падает, все ещё сжимая меню дрожащей рукой).
Танцовщица (всхлипывая). Это уже слишком! Что мы сделали, чтобы так страдать? Одно за другим, одно за другим — а муки все сильнее! Да выбросьте! Само его присутствие уже издевка над нами.
Он бросает меню в море — темным пятном оно исчезает в зеркальной воде.
Откуда оно у вас? И надо же — дать его мне, будто и так мало горя!
ДЖЕНТЛЬМЕН. Извините, но шутка была так остроумна, что я не мог ей не поделиться. Вы спросили, откуда оно у меня. Сейчас расскажу, это придаст шутке ещё более горький привкус. Помните момент кораблекрушения: мы были в салоне, и вы пели, по-моему что-то популярное.
Танцовщица. Да, ей я начинала лондонскую программу во дворце.
ДЖЕНТЛЬМЕН. Вы пели — и были прекрасны, Помню, как какая-то женщина справа сказала: "Как хороша! Интересно, она замужем?" Вот ведь какой идиотизм остается в памяти, а важные воспоминания улетучивается и перепутываются. С нами — трагедия! А в памяти какая-то идиотская реплика — да такое можно услышать где угодно.
Танцовщица. Со мной тоже самое. На борту после крушения был такой толстенький лысый человечек. Люди дрались из-за места в лодке, а этот бедный человечек стоял один, и его круглое лицо пылало от гнева. Он все повторял громко и сердито: "Я опоздал. Я должен дать телеграмму. Я не могу этого не сделать!" Он все еще сокрушался по поводу сорвавшегося свидания, как вдруг толпа надавила, сбила его с ног и — в море. Я вижу его и сейчас, только его и капитана.
ДЖЕНТЛЬМЕН (продолжая свой рассказ упавшим голосом). А вы — вы были прекрасны. Я поражённо смотрел на вас — какая женщина! Видите: знаком не был, но когда гулял по палубе, всегда смотрел. А потом крушение — это ужасное глупое крушение. Нас всех швырнуло на пол, потом крики, проклятья, женщины в обмороке, треск шпангоутов. Смутно помню, как побежал в каюту за бумажником. Должно быть, тогда-то схватил вместо него это меню. Прыгаю в лодку, но там нас слишком много, и вот она уже идет ко дну. Тогда плыву к другой, а меня от нее — веслами! Но вот она тоже идет ко дну. А потом бульканье, захлёбывающиеся люди, крики! Вдруг что-то огромное промелькнуло мимо меня, и на воде — такой блестящий фосфоресцирующий след. Женщина — она плыла рядом в спасательном поясе — издала ужасный крик и пропала. И тогда я понял — акулы! От страха чуть с ума не сошёл, но не остановился, а стал яростно колотить руками по воде. Корабль уже исчез в волнах. Я плыл и плыл с одной только мыслью — прочь от всего этого ужаса. Вдруг вижу рядом что-то белое, хватаюсь — и взобрался. Это и был плот, а на нем — вы и он. А потом я отключился. И надо же: после такого кошмара в голове осталась эта идиотская реплика женщины в салоне. Что мы за люди!