– А что… – задыхаясь от бега и путаясь в юбках, прохрипела Сирин, – мы не планируем сесть в ваше самоходное ландо?
– Значит, узнала? – хищно зыркнул в ответ. – Правее, давай, вдоль деревьев, там тени гуще…
– Узнала, когда вы вылезали из лаза, – довольно выдавила Сирин. – Свет падал так же... цилиндр… и этот плащ... и ваше взбешенное лицо... и ваш злобный голос, – она лучезарно улыбнулась. – Я сразу поняла, что этот любезный, перепачканный сажей господин – мой старый знакомый.
– Я начинаю сожалеть о спасении вашей жизни, милейшая…
– И очень зря, ведь сейчас вы почти загнали себя в тупик.
– Запомните, Сирин. Никаким обстоятельствам не дано загнать меня в тупик, – он прихватил ее запястье, заставляя прибавить ход.
– В тупик – в буквальном смысле, – сказала Сирин, кивнув вперед на сужающуюся дорогу, зажатую с двух сторон кирпичными стенами домов.
И потянула его в сторону, ведя к небольшому неприметному проходу между зданиями.
– В народе эта косая улочка зовется Скотопрогонный тупик. Дальше пойдут сплошные заборы... и ведет она в закрытый скотный двор недалеко от старой бойни. Там мы оказались бы в ловушке...
Руд глянул на нее с раздражением, но, как бы там ни было, должен был признать – на местности она ориентируется намного лучше, и, как амбарная кошка, знает все щели и лазы. Пришлось все же потушить свое недовольство, ибо сейчас оно было не просто неуместным, но на него элементарно не было времени.
Пробравшись сквозь заброшенный сад у небольшого покосившегося дома, они очутились на более широкой улице, петляющей и спускающейся вниз. Бежать стало легче, а опавшая пожухлая листва приглушала их гулкие шаги.
Спустя несколько минут, устав от бега – Руду надоело тащить на себе спотыкающуюся Сирин и ее саквояж – они перешли на быстрый шаг.
Дома вокруг выглядели заброшенными и полуистлевшими.
– Куда вы меня ведете, – недовольно пропыхтел мужчина.
– К Реке Грин...
– Что? Вы в своем уме? Покончить жизнь самоубийством не входит в мои планы. Нам просто нужно до утра залечь на дно... фигурально выражаясь, конечно...
– Отлично, именно на самое дно я вас и веду…
Было заметно, что в этом забытым богом месте, среди заброшенных и покосившихся хижин, Сирин чувствует себя очень уверенно.
За свою жизнь герцог Нордхилл не единожды бывал в самых опасных и криминальных местах. Служил боевым офицером гвардии во время Северной компании. Был и на территории военных действий, и в зоне освобождения, и в партизанском тылу. По долгу службы не раз лично отдавал приказы о подавлении мятежей или ликвидации последствий стихийных бедствий, находясь со своими солдатами бок-о-бок. Уже будучи главой Сыска, постоянно держал руку на пульсе того, как и где работают его агенты. Воленрой любил получать информацию из первых уст и прямо на местах. Любил это шипение адреналина в венах и чувство максимальной боевой готовности, когда опасность горчит едким привкусом гари и крупицами пороха скрипит на зубах. Поэтому и цыганские кварталы с их опиумными клоаками, и злачные игровые притоны самого мелкого пошиба, и подпольные арены для боев без правил были ему хорошо знакомы и понятны.
Здесь же, на набережной у самой Реки, он испытывал промозглый противоестественный озноб. Это опасность другого рода. Не та, что будоражит кровь, а тягучая, как болото, и ненасытная, как зыбучие пески. Поглощающая все вокруг и не ослабевающая при этом ни на йоту. О таких местах говорят, что время теряет над ними свою власть.
Зеленая Хворь, Зараза… тут повсюду были ее приметы. Сам воздух, сырой и отдающий тиной, не мог не навевать легкого отвращения. Казалось, даже осока и камыши были покрыты липкой зловонной слизью, и одна мысль о том, что в этом проклятом месте можно нечаянно к чему-то прикоснуться, вызывала брезгливость. Все это и делало рыбацкий поселок, в понимании Воленроя, непригодным для обитания любого здравомыслящего человека.
– Но это непатрулируемая территория. Зона отторжения, здесь запрещено находиться. Кто может тут обитать, кроме бродяг да беглых преступников... – и хотя он говорил не со страхом или высокомерием, но что-то в его словах задело Сирин. Так, будто он только что противопоставил себя тем, кто искал свое место под солнцем иными способами. Тем, кто, как и сама Сирин, жил в подполье.