Офицеры гвардии уже не первую неделю неизменно сопровождали экипажи его хозяина при любой поездке, следуя на запятках или в служебном портире. И сейчас подернутые красноватой сеткой глаза возницы тревожно ощупывали подозрительную публику, окружавшую экипаж все более тесными рядами. Просачиваясь сквозь плотную толпу, уже более дюжины покрытых угольной пылью босяков, переминаясь с ноги на ногу и поглядывая исподлобья, топтались вокруг. Будто черный удав, стискивающий своими кольцами добычу, они придвигались к глянцевым бокам экипажа, сверкая горящими ненавистью глазами на покрытых копотью лицах. Сгрудившиеся вокруг самоходной машины бродяги были одеты в лохмотья, но тела их казались жилистыми и сильными. Они алчно поглядывали на отполированные медные рессоры и лакированные детали экипажа, словно прикидывая, чем можно поживиться.
– Ишь ты, какой денежный мешок сюда пожаловал…
– Эта колымага так и булькает гидронами...
Грубые, лающие голоса с неместным, а, скорее, северным акцентом сочились злобой и явственной угрозой.
– Гляньте, – прозвучал хриплый, надломленный голос, стоящего ближе всех босяков. Самого дикого и устрашающего на вид, – да за одну эту латунь можно выменять полгаллона питьевой Воды.
Его глаза отливали неестественным цветом, словно изнутри горели газовые светильники. Поблекшие синеватым склеры с бельмом на одном зрачке казались инородными пятнами на закопченном лице. Он уставился на шофера и невесело ухмыльнулся.
– Ща передавлю всех, к лешему, – нервно рявкнул возница и на всякий случай нащупал за спиной монтировку. Охрана уже давно должна была взять ситуацию под контроль и встать на боковые приступки с оружием наголо. Но, судя по заволновавшейся еще больше толпе и кровожадным выкрикам откуда-то сзади, гвардейцы охраны и сами столкнулись с неприятностями.
– Нам-то терять нечего, а вот ты, лизоблюд господский, можешь познакомиться с собственными потрохами… – в руке хрипуна блеснул самодельный нож. И внезапно, без какого-либо явного сигнала несколько человек запрыгнули на козлы, придавливая возницу к сиденью и выкручивая из его руки оружие. Сзади уже вовсю лязгали сабли и слышался гул вооруженной стычки.
– Вали его на пол и горло режь, – прохрипел бродяга. Но его призыв оборвал громкий выстрел, тут же поглощенный ревом раненого в бедро голодранца. Воленрой отбросил разряженный револьвер в сторону и взлетел на козлы. Выбив еще зажатое в кулаке нападавшего лезвие, он скрутил руки, и, выхватив из голенища своего сапога кинжал, приставил тому к горлу. Босяки, осознав, что легкой наживы не будет, а их главаря скрутили, как салагу, растворились в толпе, черными тараканами разбегаясь по щелям и норам. Спустя несколько секунд подоспела запыхавшаяся стража, которая наконец-то нагнала экипаж и отбила нападение воришек.
– Черт знает что! – Воленрой сквозь зубы рявкнул на начальника личной гвардии. – Не охрана, а щенки. На войне за подобную халатность можно и под трибунал. Или ты забыл, кто мой пассажир и куда мы следуем?
– Виноват, Ваша светлость, нас задержала бесноватая толпа…
– Плевать я хотел на все отговорки. Вот – он толкнул скулящего от боли бродягу ближайшему офицеру, – разберись с этим, а у меня нет времени.
Бросив короткий взгляд на бледного, но совершенно невредимого возницу, Воленрой дал знак продолжать движение. А сам вернулся в экипаж и, как только он тронулся, раздраженно произнес:
– Адские Топи! Они уже обнаглели настолько, натравливают народ на королевскую стражу!
Эти слова были обращены к его спутнику. Дряхлому, похожему на взъерошенного воробья старичку с черными глазками, пытливым взглядом и длинными худыми пальцами, которыми он теребил ткань своего сюртука. Несмотря на растрепанный вид, Профессор Мангейт был светилом науки и имел целый список регалий и званий. Он был почетным членом всевозможных обществ и заседал в президиумах самых важных советов. Много лет Мангейт руководил Королевским Университетом и стоял у истоков немалых открытий. Именно они позволили одержать условную победу в неравной борьбе с Зеленой Хворью.