– На самом деле здесь, у Реки Грин, безопаснее, чем в иных районах столицы. Поживиться тут нечем, скорее, наоборот. Вы удивитесь, но, возможно, нигде не встретите таких честных и открытых людей, как здесь, – казалось, голос Сирин в тот момент изменился, наполнился какой-то неприкрытой гордостью, даже решительностью. – Сюда приходят только те, кого жизнь давно проверила на прочность и так и не смогла сломить. Они настоящие, понимаете?
– Не к вашему ли другу-кузнецу мы направляемся? – теряя терпение, сказал Руд, а Сирин вновь посмотрела на него расширившимися от страха глазами.
Герцог устал играть роль случайного встречного, он вовсе не добрый самаритянин, а она – далеко не невинная жертва разбойного нападения. Он не стремился и дальше держать в тайне истинное положение вещей и свое неприязненное к ней отношение. Пора бы этой соплячке осознать, что игры в кошки-мышки закончились. Понять, что она больше не принадлежит себе, и все будет только так, как играет ему, Воленрою, на руку.
– Какая осведомленность! – напряженно промолвила девушка. – Неужели вы мой давний тайный поклонник?
– Он самый. И вы даже не представляете, насколько давний...
Они проходили мимо полуистлевших рыбацких лодок, сложенных стопками одна на одну, словно гигантские раковины моллюсков. В старых рваных сетях, десятилетия назад оставленных на просушку и обрывками висевших на жердях, гулял ветер. Он трепал своими порывами остатки орудий труда давно забытого промысла, играя мелодию ветра на крабьих ловушках, пробковых поплавках и ржавых рыболовецких баграх.
– Как вымершая от чумы деревня, – глухо проговорил Руд, поглядывая на сгустившиеся в закатном небе тучи.
– Так и есть, – в тон ему отозвалась Сирин. – Для наших прадедов Зараза стала сродни эпидемии Великой бубонной Чумы. Когда я была совсем еще крохой, мама, укладывая меня спать, рассказывала о временах, когда Воды были синими и несли жизнь...
Она не заметила вспышку яростного гнева, мелькнувшую в глазах спутника при упоминании о матери. У каждого свои воспоминания. Они способны вызвать просто тихую грусть, или же полоснуть по живому, словно кинжалом. Резко и неожиданно, когда кажется, что все пережито и забыто, одно слово может разбередить старую рану, которая, как оказалось, так и не затянулась.
– Но внезапно пришла Зеленая Хворь... – продолжил за нее Руд надменно скучающим голосом. – Кто-то говорит, что ее принесли перелетные птицы, другие считают, что виною всему аномальная жара, царившая в ту декаду. Но настоящей причины так и не наши. Сходятся в одном. Внезапно вся вода начала меняться, становясь ядовитой, – раздраженно заключил он. – Мне знакома история, можете не утруждаться.
Девушка резко вскинула голову и, замедлив шаг, поймала его злой взгляд. В тусклом свете предгрозового небосвода его глаза были совершенно черными. Их глубина казалась осязаемой и бездонной, словно смотришь в глубокие колодцы, воды которых никогда не знали лучей солнца. От отблеска жгучей неприязни, мелькнувшей при этом мимолетном зрительном контакте, природу которой она совершенно не понимала, Сирин окатило холодом.
– Нам, простым людям, – парировала она, иронично глядя на алмазную булавку в галстуке Фрая, – пришлось заплатить за эту “историю” непомерно высокую цену.
– Нужно найти укрытие, – сухо сменил тему Руд, – похоже, сейчас ливанет...
Он все же ощутил смутную досаду, что не скрыл эмоции, что позволил злости прорваться наружу. Старой, ржавой от времени, перетертой солью воспоминаний, лютой злости. И вот теперь ему нещадно хотелось выплеснуть свой гнев на единственного подходящего для этого человека. Каждый раз, когда Руд смотрел на Сирин – он видел прежде всего одну из Айсбриджей. И волна неконтролируемой ненависти поднималась внутри, даже несмотря на то, что трезвым умом он признавал – она лично не сделала ничего дурного. Но виновна все равно! Просто потому что Айсбридж. Одна из НИХ. Она тоже предатель – и точка. Поскорее вытрясти из нее все, что нужно – и… и что тогда? Отомстить, или все же разойтись каждому своей дорогой?
– Идемте, тут нам помогут, – прервала Сирин его размышления. Оглядываясь, не следят ли за ними, она открыла неприметную скрипучую калитку. На землю вокруг них упали первые крупные капли. – Здесь же и Дождь переждем.