Она также была уверена, что он назвал ей не свою истинную фамилию. Что никакой он не Фрай, и уж тем более не просто “мистер”. И дело вовсе не в дорогом сюртуке и гербовой печатке на мизинце левой руки. Его отличие от простолюдина было в надменной посадке головы и лениво прищуренном взгляде. В благородном профиле с идеально ровным носом и четко очерченных высоких скулах. Волевой подбородок с небольшим белесым шрамом по центру позволял предположить жесткость характера и бойцовский темперамент. Но сильнее всего по нервам била та необъяснимая аура властности, которую он излучал в каждом взгляде и слове.
– Так все же, Голиаф, почему вы решили перебраться на берег Грина? – тихо напомнила свой вопрос Сирин. Она очень хотела, чтобы этот надменный тип услышал историю кузнеца. Услышал и признал, что у любой медали есть две стороны. – Ведь прежние жители рыбацкой деревни ушли от Воды, опасаясь испарений, внезапных разливов или боясь не уследить за неразумными малышами.
Невозмутимо и размеренно Голиаф рассказал про пожар в их прежнем доме в Нижнем городе. Как, обжигая руки, он пытался разобрать завал, перекрывший дверь в дальнюю спальню, где спал их младший малыш. Жена билась в окна ближайших домов, умоляя соседей поделиться хоть ведром, хоть ушатом Воды, чтобы окатить занявшиеся пламенем упавшие балки да смочить рабочие краги мужа, уже порядком истлевшие и почти не защищавшие ладони от нестерпимого жара.
Люди качали головами, занавешивали окна и захлопывали приоткрытые на щель двери, хоть и отчетливо понимали, что за трагедия свершается сейчас за хлипкими стенами соседнего домишки. Они лишь опасливо зажигали лампады пред Голубой Хоругвью и молились, чтобы ветер не перекинул искры и жар с соседнего дома на их хозяйства.
В этом мире ведро Воды ценилось намного выше, чем жизнь невинного ребенка.
Голиаф поведал, что, пережив ту трагедию, они с женой в полной мере поняли, что настоящее бедствие несут в себе не отравленные Воды, а извращенная мораль окружающих людей. Они были готовы, рискуя жизнями, помогать рушить опалину, спасая свои собственные дома от перекидывающегося ветром пламени, но мысль, что живительная и бесценная Вода будет потрачена ради спасения какого-то соседского малыша – казалась кощунством.
– В ту ночь я жалел только об одном – продолжил Голиаф, когда рассказ был закончен, а комнату наполнила густая тишина, – что мои руки сожжены до костей не Водой. Что моя кожа запеклась ожогами от пламени, а не от потеков Зеленой Воды, вылитой на горящие бревна моего дома. Огонь – вот поистине беспощадный хищник, а столь губительная Вода в тот роковой час могла спасти одну маленькую жизнь. Я больше не боюсь Воды, мы все Ее больше не боимся. Она, как ядовитый колючий кустарник, что растет вдоль ограды и отгоняет гораздо более хищного врага, – мужчина указал на очаг, часть которого совмещалась с небольшой смежной с кухней кузницей, – оберегая наше нынешнее жилище.
– Мы все пережили много трагедий, – подал голос Руд после небольшой паузы. – Хворь принесла беду в каждый дом… без исключения.
Сирин лишь фыркнула и отвернулась, хотя заметила, что последние слова он говорил, глядя в ее сторону. Словно адресуя их лично ей. Но она не хотела встречаться с ним взглядом и начинать это невербальное противоборство. Слишком скользкой была тропинка, на которую они ступили.
Глава 5.2. Шантаж
Глава 5.2. Шантаж
– Благодарю вас за гостеприимство, но нам пора уходить, – бесстрастно подытожил разговоры Фрай.
Тяжелые капли больше не стучали по черепице. Шум Дождя сменился тишиной затаившейся предрассветной поры.
Отпущенное на вынужденную передышку время истекло, Сирин тяжело вздохнула и прошла к очагу, снимая с крюка свой просохший плащ.
Голиаф протянул ей бумажный сверток.
– На вот, позавтракаешь по дороге.
– Да куда мне столько…
– Не отказывайся, не глупи.
– Ладно, спасибо тебе, – раскрыла саквояж, и Голиаф помог уложить гостинец.