“Умелый манипулятор, признаю, – молчаливо рассуждала она. – Сразу чувствуются навыки ведения переговоров или выступления перед аудиторией. С таким надо держать ухо востро”.
Воленрой шел тихо, подстраиваясь под ритм и ширину шагов девушки. Он догадывался, что за ее нахмуренным лбом с напряженно сведенными бровями ведется интенсивная мыслительная работа. И он был достаточно проницателен, чтобы понять, что сейчас Сирин не следует ни раздражать дополнительными расспросами, ни отвлекать вежливой беседой. Всему свое время.
“Дам ей пару минут, разложить все произошедшее по полочкам, – прозорливо взвешивал про себя герцог, – пусть задаст себе неудобные вопросы, получит свои же обезоруживающие ответы и придет к выводу, что я оказался прав, – Руд ехидно поглядел на притихшую девушку. – Пусть подумает не торопясь. Пусть пошевелит мозгами, прикинет парочку вариантов, поймет их тщетность и сделает верные, нужные мне, выводы... Что в одиночку не удастся противостоять неизвестным третьим силам, цели и мотивы которых ей не дано ни понять, ни предугадать. А единственный выход – довериться вот этому респектабельному незнакомцу, который явно знает намного больше и уже не раз доказал, что ее смерть не входит в его ближайшие планы… – настроение его стремительно улучшалось, – ...и ведь до всего этого она додумается сама! А я любезно дам ей иллюзию единолично принятого решения...”
Воленрой мысленно улыбнулся своим рассуждениям и снова стал перебирать в памяти имеющуюся у него информацию. Положение, мягко говоря, не радовало. Скупость достоверных данных и большое количество огульных домыслов вокруг семейки Айсбриджей не позволяли пока делать однозначные умозаключения. Не зная сути утерянного открытия, Руд не мог быть уверен, в каком направлении следует копать. Однако очевидно, что юную крошку Марию спасали не просто так. Слишком прозорливо действовали те, кто попрятал в воду все концы, планомерно стирая любые упоминания о девчонке. Слишком продуманно укрывали ее все эти годы. Но ничто не пропадает бесследно. Прошлое неизменно оставляет свои отпечатки, нужно только знать, куда смотреть, и уметь разглядеть то, что припорошено пылью времени. И следы давних событий наверняка отразились в памяти этой Сирин, в окружавших ее личных вещах, в разговорах, которые вели с ней преданный камердинер и их тайные приспешники.
“Есть лишь один наиболее эффективный способ добычи информации, которым чаще всего пренебрегают – это внедриться туда, где сокрыт сам источник проблемы, и хорошенько оглядеться. Прикинуться другом, сблизиться и примерить на себя шкуру врага, – герцог вел с собой внутренний диалог. Он был не прочь продемонстрировать некоторую любезность в адрес девушки. Собеседником она была эрудированным и хлестким на язык. Да и, положа руку на сердце, это общение было для него одинаково выгодно и… увлекательно. – Необходимо поскорее втереться в доверие и допросить эту Айсбридж, – сосредоточенно нахмурился, осознав, что ему все непривычнее думать о ней, как об одной из них, но продолжал размышлять, – но сделать это нужно максимально аккуратно и ненавязчиво. Чтобы не насторожить... А затем сопоставить ее показания с теми данными, которые я почерпнул из найденных у Щегла документов...”
В пакете с бумагами, спрятанными за подкладкой сюртука убитого, наибольшего внимания Воленроя заслуживало факсимиле свидетельства о рождении Сирин. Выписанное, естественно, на ее настоящее имя – Мария Эйра Айсбридж. Поверх него, приколотое скрепкой, имелось короткое предписание брать ее только живой, не считаясь ни с какими личными потерями. Обе эти бумаги разом явились и наградой для Руда за его многолетние поиски, подтверждавшие, что он изначально сделал верные выводы, и важнейшей уликой против того, кто пока оставался за кулисами. И гораздо подробнее следовало изучить именно эту короткую записку, написанную от руки густыми бирюзово-голубыми чернилами.
Руд снова воскресил ее перед своим мысленным взором, вспомнил ровные, каллиграфически выведенные строки и особенно – последние слова, от которых его сердце пропустило удар:
“Объект брать только живьем. Свидетелей не оставлять. Особо пристально искать все личные предметы, записи и прочие артефакты, принадлежавшие семье.”