Вряд ли он всерьез верил в тот ее план, который назвал бредовым, лишь только они покинули хижину Голиафа, но предпочел поступить, как поступил. Просто потому что не мог иначе.
Любой способен творить благо и нести добро, особенно если ради этого не нужно рисковать или в чем-либо себе отказывать. Но... Литавры трусливо молчат, а сладкие звуки фанфар не слышны в тот момент, когда наступает необходимость сделать самоотверженный шаг, оставляя человека один на один перед выбором.
На самом деле, в этом мире нет места случайному героизму, и все определяет характер, природа и суть человека. Это должно быть заложено где-то внутри и скромно ждать своего часа, чтобы однажды, не щадя себя, выдернуть какого-нибудь несчастного из падения в бездну, подобно страховочной струне.
И, как следствие, к Сирин пришло понимание причины собственного странного поведения, почему она решила пойти за ним и спасаться вместе. В тот миг она очень четко осознала, что бежать в камыши – будет ”не туда”.
Не всегда самые значимые поступки должны быть следствием тщательно взвешенных решений. Иногда главные порывы совершаются по наитию.
Достав из–за пазухи флягу и пропитывая драгоценной влагой манжет рукава, Сирин в сердцах выругалась.
– Пригрела на груди, называется, теперь еще и драгоценную Воду на него переводи. Эх, милый человек, ты слишком дорого мне обходишься… – приговаривала она с угрюмой гримасой, смывая кровь с его лица. – И это я тоже запишу на твой счет, – ее причитаниям не было предела.
Видимо, ссадина сильно болела, потому что Фрай поморщился и с глухим стоном разлепил глаза. Затуманенный взгляд еще какое-то время оставался расфокусированным, но потом прошелся по стенам, световому оконцу, и, вновь вернувшись вниз, остановился на ее лице.
– Почему вы ослушались приказа и не укрылись в камышах? – голос хриплый и тихий, но без намека на слабость или растерянность.
– У меня есть и хорошая, и плохая новость, – не в силах сдержать сарказм, ответила девушка, – начну с плохой. Нас почти поймали, а вас практически убили.
– А хорошая? – недоверчиво переспросил.
– Не знаю, что там со здравостью ума, но, несмотря на ранение в голову, вы все еще в о-о-очень трезвой памяти.
– Долго я был в отключке? – уточнил, после незначительной паузы.
– Ну, самое горячее вы откровенно пропустили... – она пристально смотрела на обильно сочившуюся из раны кровь. – Так дело не пойдет. Вами нужно серьезно заняться.
Не обращая внимание на хмурый вид и настороженно вскинутую бровь Фрая, Сирин задрала подол и принялась оглядывать свои нижние юбки – первой идеей было использовать для перевязки именно их. Но длительная беготня по лужам и заброшенным прибрежным задворкам не оставили ни единого относительно чистого слоя. А дурно пахнущая зеленоватая слизь на полу этого каменного мешка и вовсе привела их в негодность.
Под изумленным взглядом Руда девушка с решительным видом стащила с себя плащ, но на этом не остановилась, а стала методично расстегивать маленькие пуговки элегантного приталенного жакета, намереваясь снять и его. Справившись, она зубами надорвала на плече тонкую ткань рукава своей блузы и, оторвав его по кругу, стянула с руки. Потом Сирин привстала, немного передвинулась и села, пристраивая голову Руда у себя на коленях. Несмотря на потемки, герцог мог отчетливо видеть каждую выгнутую ресницу, обрамляющую ее ясные глаза, и даже одинокую веснушку на бледной щеке. Склонившись, она внимательно вглядывалась в рану, не замечая, что собственные локоны упали ему на лицо. Руд уловил их легкий цветочный аромат, такой пронзительно свежий на контрасте с кисловатой затхлостью окружающего воздуха, что от желания схватить эту шелковистую массу в кулак и прижаться лицом свело скулы. Хотелось зарыться в них носом, втягивая этот запах полной грудью, и не отпускать. Девушка притронулась холодными пальцами к разгоряченной коже скулы, слегка отклоняя его голову в сторону и облегчая себе доступ к ране. А он судорожно напряг мышцы, чтоб не вздрогнуть от этого неожиданного контакта. Вздрогнуть не от боли, а от странного покалывающего ощущения, спиралями расходящегося от точек, только что ощутивших на себе ее прикосновение. Он чувствовал, как ее пальцы аккуратно перебирали волосы на виске, ощущал осторожные касания влажной ткани и легкое жжение самой раны... И тут же пожелал, чтобы боль была во сто крат сильнее и выжгла из его воспаленного мозга эти дурные мысли. Черт! Что за сопливые бредни. Он не хочет лежать вот так, млея от ее внезапной близости и сдерживая непонятные порывы. Замирать, опасаясь спугнуть ее непреднамеренную ласку своим неосторожным движением. Он разозлился на себя, сжав зубы до хруста! Адские топи! Пусть лучше тело трясет в лихорадке, голову разрывает от боли, а перед глазами плывут кровавые пятна.