Воленрой уже мысленно пробежался по всем событиям минувших часов, автоматически отмечая, что их ялик больше не во власти свободного речного потока, а, скорее всего, прибился течением к какой-то тихой заводи. Как давно они здесь и на какое расстояние их отнесло от столицы? Эти вопросы тревожили и требовали немедленной разведки обстановки. Если и было что-либо, что Руд категорически не переносил – так это неопределенность данных и недостаток достоверных сведений. Плащ по-прежнему надежно укрывал лодку, и лишь в один не покрытый им угол затекал дневной свет. Сквозь небольшие щели Воленрой мог видеть осоку и прочую речную растительность, плотной стеной окружающую маленькое суденышко со всех сторон.
Расценив обстановку как условно безопасную и прогностически благоприятную, он с удовольствием отметил, что кровь уже бодрее бежит по конечностям, вызывая желание поскорее размяться и закрепить успех.
Но как только Руд удовлетворил первые инстинкты по оценке окружающей обстановки, он позволил себе переключить внимание на другую, гораздо более близкую проблему.
Эта проблема сейчас тихо сопела на его задеревеневшем плече, доверчиво прижавшись к нему всем своим телом. Одна ее ладошка лежала почти у самой ее щеки и костяшками прикасалась к по-детски приоткрытым губам. Пухлые и нежно-розовые, они приковали к себе его взор, рождая в голове не самые добропорядочные мысли. Вторая ладонь лежала на его груди, как раз в области сердца. У Руда было ощущение, что если бы девушка сейчас не была в объятьях глубокого сна, то безусловно почувствовала бы под пальцами гулкие мощные удары. Потому что сам он их слышал прекрасно. Пульс постепенно учащался и уже начинал биться где-то в области горла, с тихим рокотом шумя в венах, разливаясь по мышцам горячей волной и обостряя восприимчивость всех органов чувств. Он отсекал, как помехи, шумы знойного дня и отчетливо слышал ее тихое дыхание, осязал кожей щеки невесомые, вызывающие мурашки выдохи. Даже несмотря на тенистый сумрак лодки, он видел подрагивание нежных век с голубоватым узором венок. Но больше всего будоражил ее запах. И если накануне он смог лишь мимолетом уловить тонкий цветочный аромат волос, то теперь ее теплый, пряный запах с нотками дамского мыла заполнил все пространство их маленького убежища. Зарылся носом в копну спутанных пшеничных локонов на своем плече и, сделав вдох полной грудью, различил наконец этот аромат – флер д`оранж.
“А моя дама явно питает глубокую привязанность к цитрусам, – мысленно усмехнулся он, но сразу сам себя осадил, – какой черт дернул называть ее “моя”?“
Оглядев с головы до ног сморенную глубоким сном Сирин, он вынужден был признать, что ее близость была подозрительно приятна. Что странно. Ибо он стабильно не переносил продолжительное присутствие рядом с собой своих пассий. Особенно по утрам.
Не любил он все эти сонные утренние копошения в постели, томные объятия и тягучие поцелуи. Не находил в них должных эмоций и удовольствия. Его темперамент требовал другого. Схватка разгоряченных обезумевших тел, яростный напор и ответное, замешанное на неприкрытом желании противостояние, и все это увенчанное триумфом голодной страсти – таковы его потребности. А неспешные ласки, растянутое, сытое удовольствие и прочие романтические бредни – не в его вкусе. Даже с Джиной, отвечающей всем его требованиям, главными из которых была крайняя ненавязчивость и полное отсутствие каких-либо притязаний.
Руд не имел ни малейшего желания связывать себя обязательствами, и репутация закоренелого холостяка четко отображала его взгляды на собственную судьбу. Несмотря на наследный титул, головокружительную карьеру и подходящий возраст, герцог Нордхилл не стремился к теплу семейного быта и ненавидел лицемерные фасады великосветских брачных союзов, превративших семью в фарс.
Воленрой определенно любил женщин, но только до того момента, пока они не начинали в своих мыслях примерять свадебные платья, переобув самого Руда в удобные домашние тапочки. Конечно же, никто не говорил об этом вслух, но он всегда на неосязаемом уровне улавливал эту тонкую перемену. Он отдавал себе отчет в том, что значат отношения, понимал, что за все в этой жизни надо платить. Но не все созданы для уютных коконов, в которых так удобно прятаться от внешнего мира, на долгие годы погружая себя в зону комфорта, поступаясь при этом собственными интересами, жаждой к познанию и естественной для любого мужчины тягой к новизне.