Двое других надвигались уже с оружием наголо. В осоловелых взглядах – жажда жестокой расправы и предчувствие скорого триумфа. Словно следуя беззвучному приказу, они бросились на него синхронно.
Молниеносным движением Руд вытащил из ножен боевой клинок, без которого не выходил из дома даже отправляясь на званый вечер. Левой рукой выхватил из голенища сапога длинный нож. Тот самый, которым убил Щегла пару дней назад.
Герцог был амбидекстр, и если обычно он не использовал в честном бою эту редкую отличительную особенность, то теперь был явно не тот момент, чтобы пренебрегать преимуществами.
Нападавшие двигались довольно уверенно и слаженно. Чувствовалось, что состояли в одном боевом звене. Слетанной парой Руд бы их не назвал, но увесистые удары сыпались со всех сторон. Так что он выкинул из головы все посторонние мысли, целиком отдаваясь на волю боевых инстинктов.
Рваный характер схватки всегда был ему по душе, и сейчас, отражая выпады и разминая мышцы, он полностью контролировал ситуацию, оттесняя мерзавцев чуть в сторону – подальше от Сирин. Он затылком ощущал ее взгляд, знал, что она неотрывно следит за ним.
“Только бы милейшая не решила, что мне понадобится ее помощь, и не учудила что-нибудь.”
Ловко уворачиваясь от ударов, Руд сильным махом сабли полоснул одного из нападавших по груди. Мешковатая ткань моментально пропиталась кровью, и бурое пятно расползалось по рубахе все больше. Головорез испуганно смотрел на свои пальцы, по которым стекала теплая вязкая жидкость, качнулся в сторону и осел на землю. Вид собственной крови ужасает намного больше, чем той, что хлещет из чужой перерезанной глотки.
Воспользовавшись ситуацией и тем, что второй поганец на мгновение отвлекся на раненого товарища, Руд на всю глубину вогнал в его живот клинок, проворачивая рукоятку и мощным рывком вспарывая брюхо до самой грудины.
Если бы не отточенные годами навыки сражения, Руду вряд ли бы удалось справиться с этими парнями и остаться без единой царапины.
Мелькнувшая сбоку тень и испуганный вскрик Сирин дали понять, что подкрепление не заставило себя ждать. Вихрем на Воленроя налетел тот самый лысый и мускулистый подонок, которого заинтересовали его карманы. Вооруженный ятаганом и пращей он попытался сбить Руда с ног, но тот, поймав противника на противоходе, прикончил в ту же секунду метким броском клинка в самое сердце. Тело по инерции пролетело по земле, взметая столб пыли и камней, и бесформенной грудой рук и ног замерло у дерева, где стояла позеленевшая от ужаса девушка.
Большебрюхий бугай, главарь этого пьяного сброда мародеров, который больше всех и горланил в начале, наступал молча, обойдя место схватки сзади. Руд медленно развернулся, незаметно оценивая соперника по особому боевому хвату на ятагане и упругим, натренированным движениям. Этот противник явно заслуживал более пристального внимания.
– Кто тут у нас остался… а-а-а, профи…– протянул Воленрой с издевательскими нотками в голосе. – К нашему столу переговоров ты мне как раз на десерт.
С разъяренным ревом толстяк рванул на герцога. Несмотря на крупные габариты, в бою он не казался таким уж увальнем и двигался плавно и экономно. В сравнении с теми, кто ретиво бросился на Руда в самом начале, в этом противнике чувствовались многолетняя ратная выправка и опыт. Он не молотил ятаганом невпопад, а тщательно разведывал оппонента боем, примеряясь и выискивая слабые стороны. Кружа по площадке, он пытался измотать более сильного и молодого соперника. Короткие уколы и обманные маневры, резкие, отрывистые выпады и затяжные обмены ударами. Как пара гладиаторов, они кружили по арене, но подбадривали их не остервенелые крики разгоряченной толпы, а мысли, что живым из этой схватки выйдет только один. По телам обоих стекал пот, смешиваясь с кровью, сочившейся из ссадин и порезов. Решающим оказался четкий и меткий удар Руда, которым он выбил из рук толстяка ятаган, а мужчину свалил на землю. Оружие отлетело в сторону, владелец дернулся было за ним, но Руд, быстро сориентировавшись, ногой отшвырнул саблю еще дальше, наступая на запястье противника и до хруста придавливая его руку подошвой сапога. Осознав свое чистое поражение, здоровяк вдруг жалобно застонал.