Вот так неожиданно, всего за пару дней, побег от преследователей превратился в скачки наперегонки с собственными чувствами. И как ни стремилась Сирин обуздать эмоции и размышлять трезво – чувства всегда оказывались на полкорпуса впереди, туманя мозг и сбивая с толку.
Грузовой тарантас бодро катил по дороге, не делая остановок и почти не притормаживая на поворотах. В эти моменты было особенно непросто усидеть на жестком колене Фрая, и девушке приходилось изо всех сил упираться в стенки бочки. Затекшие мышцы начинали нещадно ныть, причем не столько от напряжения или тряски в замкнутом пространстве, сколько от невозможности распрямить конечности и потянуться. Сирин отчаянно пыталась сконцентрироваться на физическом дискомфорте и отвлечься от открывшихся ей истин, но не справлялась с мыслями, чувствуя, как ее обволакивают смятение и паника. Они накрывали постепенно, поднимаясь из неведомых глубин. Из недр ее сознания. Это было похоже на запоздалый испуг оступившегося человека, который приходит на смену резким движениям, когда равновесие уже восстановлено.
Да... Если попытаться разобраться, то на первое место выходил именно страх. Не тот, от которого хочется сбежать. А тот, что охватывает перед значительным шагом, который готовишься совершить. Страх от осознания того, что возврата назад не будет. Трепет перед бесповоротным, судьбоносным выбором и переменами, неминуемо последующими за принятием решения. Это тыла боязнь неизведанного, но абсолютно неотвратимого будущего… в которое так хотелось шагнуть.
Сделав очередной судорожный вдох, Сирин впервые за прошедшие полчаса осмелилась пошевелиться и поднять голову. В конце концов, она всегда считала себя женщиной с решительным темпераментом. И небезосновательно...
Украдкой взглянула на столь отчаянно волновавшего ее мужчину, и сердце вновь болезненно сжалось от томления. Словно кусок живой плоти, брошенный на раскаленную до красна жаровню.
“Ну черт возьми, Сирин. Ты же алмазная крепость… Где же твой трезвый ум, где выдержка?”
Мантра не помогала, и она снова решила сосредоточиться на жестких ударах, неизменно получаемых спиной при наезде колеса на очередную колдобину. Когда счет перевалил за четвертый десяток и последовал новый, особенно сильный толчок, выбивший из нее болезненный стон, она не выдержала и чертыхнулась.
МДа ну в Болото такой транспорт! Да лучше пять дней брести по лесу…
– Думай о ночлеге на мягком тюфяке, Сирин, под крышей… Визуализируй сытный, горячий ужин, мясное рагу из нормальных тарелок… и никаких бобов из банки… – он произнес это на одной ноте, не раскрывая глаз, и Сирин невольно улыбнулась, догадываясь, что сейчас он озвучивает то, чем пытается отвлечься сам.
– К вопросу о ночлеге, – уточнила она максимально буднично. -Ты снимешь нам два номера?
– Смеешься? Так я и позволил тебе выпасть из поля моего зрения.
– Боишься, что я убегу? – не отставала Сирин.
– Боюсь, что тебя убегут, – ответил он, приподнимая, наконец, веки и внимательно глядя на нее. – Кроме того, не забывай, что у нас не так много наличных денег, да и одеты мы, как два босяка. Ничто не вызовет большего подозрения, чем парочка бедных путников, взявших на постоялом дворе отдельные комнаты.
– Н-да, об этом я как-то не подумала, – медленно протянула Сирин, на пару секунд уходя в свои мысли. – А вот ты, я вижу, уже все предусмотрел. Так каковы наши планы на завтрашний день?
– Из-за этой оказии с транспортом – удачной! – он намеренно выделил это слово интонацией, – нам остается всего день хода до Гринфорт Сити. Сегодня переночуем в Бурже. А к завтрашней ночи должны добраться до поместья Мангейта. Там уже будем смотреть по ситуации. Лично я уверен, что у него сохранились какие-то рукописи или артефакты.
– Откуда такая уверенность?
– А ты сама посуди. Все ученые ведут дневники, протоколы или лабораторные записи. Верно?
– Да, я и сама постоянно делаю заметки, – Сирин согласно кивнула, – Но я думала, записей не сохранилось. Ведь абсолютно все, до последней реторты, было конфисковано. Лабораторию родителей разобрали по кирпичам. Думаешь, что-то могло уцелеть?