– Если бы я знала ответы… Если бы могла хоть что-то с уверенностью утверждать… – хрипло возразила Сирин, с трудом преодолевая минутный ступор. – Никто не знает, к чему им было травить монархов и придворную знать. Никто не задавался вопросом, а они ли добавили в чашу яду. Но следствие постановило – кроме них это не мог сделать никто. Нет других подозреваемых, зато есть факты, есть трупы, а еще есть куча вопросов без ответов...
Вывернувшись из рук Фрая, девушка отошла на шаг, а затем прислонилась к ближайшей стене, с облегчением прижимаясь ноющим затылком к прохладной каменной кладке. На глубине ее синих глаз плескалась горечь, замешанная на беспомощности.
– Господи, Руд, знал бы ты, как тяжко жить, каждый день повторяя себе, что твои родители – не маньяки, одержимо воплотившие в реальности самое страшное преступление века. Вновь и вновь убеждая в этом себя! Но не имея возможности даже попытаться убедить в этом других. Да и что я могу возразить? У меня всех аргументов – заверения старика Руфуса, что родителей просто использовали, да собственная слепая вера в их невиновность, – она в отчаянии покачала головой и устало прикрыла потухшие глаза. – И с такой доказательной базой тяжбу лучше не начинать.
В груди что-то неприятно кольнуло, и Руд ощутил сильнейший позыв закончить этот тяжелый для нее разговор, подойти и утешить, сказав, что сам он уже не винит ее за чужие грехи, а людская молва переменчива. И почти уже протянул руку, чтобы привлечь с себе ближе, обещая защиту, крепкий тыл и свое всеобъемлющее внимание и поддержку, но его остановило какое-то интуитивное предчувствие, что девушка еще не все рассказала. Не нарушая установившейся тишины, Руд терпеливо ждал и вглядывался в тени эмоций на бледном, осунувшемся лице девушки. Встретив испытующий взгляд мужчины, Сирин мучительно нахмурилась, сведя брови в одну линию, и продолжила.
– Ты думаешь, я не расспрашивала Руфуса и не обхаживала лисой всех его старичков? Не пыталась искать? Я изучила все труды по научным темам родителей, но тщетно. Сплошные пробелы… А что до самого эксперимента – да, работы велись, и успехи были весьма значительные – шила-то в мешке не утаишь. Помощники, лаборанты, уборщики – все как один твердили, что дело близится к завершению. Но было ли их исследование доведено до конца? Мне про это ничего не известно. Смогли ли они действительно осветлить Воду? Я верю, что да. Но точно тебе не ответит никто.
Сирин опустила голову и ссутулилась, будто только что сбросила с плеч огромный груз. Каждое произнесенное слово давалось нелегко, и резало душу, как ножом по больному.
Руд, перестав себя сдерживать, сделал к ней широкий шаг, подхватывая под локоть и привлекая к себе. Склоняя голову к ее виску, он уверенно прошептал.
– Я убежден, что твои предположения об успешности эксперимента весьма обоснованы! Нужно вернуться на пятнадцать лет назад. Выяснить, в чем заключался тот самый метод избавления от Хвори и сделать Воду вновь живой и доступной. Разорвать эту рабскую зависимость от очистных установок и обрести истинную свободу. Свободу для всех. Без оглядки на сословия и достаток.
Словно подкрепляя свои слова, он выудил из свисающего с плеча мешка бурдюк с Водой и легонько встряхнул.
– Однако это настолько важный прорыв, и открывает такие горизонты, что неизменно найдутся силы, пожелающие наложить на него свою лапу. Превратить в способ террора и обогащения. Корысть, амбиции, жажда власти и прочие темные интересы движут теми, кто нас преследует...
– Святой колодец, все сходится! - оживилась Сирин. - Как только всплыло мое родство с Айсбриджами, за мной началась охота, вероятно, в надежде что-либо выведать. А тебя, всерьез занявшегося этой тайной, постоянно пытаются устранить!
– Таковы ставки в этой игре. Вот почему нам нельзя действовать открыто.
Глава 13.1. Гостиница
Глава 13.1. Гостиница
Петляя по узким улицам, они подошли к неприметному трехэтажному зданию. Над дубовыми, окованными полосами железа дверями покачивалась вывеска, больше напоминавшая старую разделочную доску. Размытая дождями и иссушенная ветрами, она гласила: “Постоялый двор Шульца”. Этот самый двор у заезжего дома был маленький, но относительно чистый, с плотно подогнанным дощатым настилом, ведущем напрямки к входным дверям. На звон дверного колокольчика вышел совершенно седой и с залысинами пожилой мужчина, приземистый и квадратный, будто крепко сбитый комод. На его изрезанном морщинами лице не было дежурной улыбки хозяина, зато почему-то сразу явственно читалось – вот он, этот самый Шульц, собственной персоной.