Поэтому я повернулась к Любе, заметила ее улыбку и просто закрыла глаза, позволяя проворным рукам доделывать остатки своей работы.
2
шесть лет назад
три дня после пробуждения
Скажу лишь, что вид у Андрея был ужасен. Другого слова подобрать я не смела. Увидев его впервые после всех событий, я горько расплакалась и упала на стул рядом с его кроватью. Люба успела вовремя придержать меня, хотя я с огромным удовольствием упала бы на кафель и разбила голову еще тысячу раз.
Тяжело было наблюдать за Андреем. Врачи молвили о благополучных прогнозах и его скором пробуждении, но я могла думать лишь о том, сколько боли ему предстоит пережить, будучи в сознании. Хотелось бы мне заранее забрать его мучения.
Я днями напролет сидела рядом с ним и мне с трудом верилось, что такой здоровый парень, вдовое больше любого другого, лежит на больничной койке, подключенный к множеству различных аппаратов. Не имея возможности самостоятельно вдохнуть, почувствовать прикосновение близких людей, услышать их голоса. Я не отпускала его руку, гладила ее, борясь с подступающей истерикой. Слезы текли из глаз, а когда они были закрыты, в сознании вспыхивали обрывки того дома, той боли, тех злых людей.
— Мне жаль, что все так сложилось. Если бы нам только удалось быстро уйти, ничего и не случилось бы, Андрей. Я напортачила. Не понимала, что мной двигало, понимаешь? Я боялась за наши жизни, а ты был слишком хорошим, и я...разве могла я...боже, — плакала я. Слова лились из моего рта быстрым потоком, не отличаясь каким-либо смыслом. Говорила я скорее для себя, нежели для него.
— Я уверена, некоторым вещам до сих пор не пришел конец. И этот противный осадок никак меня не покинет. Не верю, что с его смертью все вдруг образумилось и встало на свои места. Такого не бывает, — я окончательно предалась слезам, положив голову на его теплую руку. Аппарат возле уха запищал, оповестив о сильном сердцебиении Андрея. — Страшно представить, что истории из прошлого имеют продолжение. Папа пытается подбодрить меня, да и Денис из моей палаты не выходит, но в действительности, как бы отстраненно я себя не вела с навязчивыми мыслями, они прочно засели в моей голове. Они меня пугают. Я молюсь, чтобы ты очнулся. Чтобы ты взглянул на меня и сказал что-нибудь о необходимости, о которой так часто мне говорил. Пускай и не имеет сейчас смысла.
Я задрожала всем телом и отчаянно застонала. Сжав сильнее безжизненные пальцы, я ощутила с какой скоростью внутри меня разгорался немыслимых пределов пожар, который постепенно окутывал каждую клеточку моего и без того ослабленного организма. Я позволяла себе выплакивать слезы, словно это могло хоть как-то мне помочь. Просыпая по утрам в плохом настроении, я корила себя за то, что убежала от папы из больницы, а вечерами, сидя в кресле, пропуская мимо ушей монотонные рассказы Дениса, я думала, что все сделала правильно. Потому что плохое могло бы тянуться очень долго.
Черт с ним. Дело сделано. Мы, ушибленные и сломленные, находились под крышей одной больницы. Андрей, вероятно, пока не понимает, насколько сломленным он может быть, но трагедия его родителей точно петляла вместе с ним все эти годы. Так что не мне говорить о сломленной душе, не мне твердить о плохой судьбе.
Андрей казался мне теперь донельзя родным. Все те составляющие, которые располагали его ко мне, стали еще более складываться в огромный пазл в моей голове.
Вот и все, что от нас осталось. Загадки и куча нерешенных проблем. Я была в этом убеждена.
***
шесть лет назад
пять дней после пробуждения
— Ты сводишь меня с ума своим молчанием, Ева! — в недоумении воскликнул папа, отчаянно взглянув на меня.
Стрелки часов показывали полдень. Несколько минут назад от нас ушел человек, который брал специальный мазок для ДНК-теста на отцовство. Вообще-то папа хотел сделать и на материнство, но внешнее сходство между мной и Дашей было весьма выраженным. От него мы все-таки решили отказаться.
— Я не молчу. Это просто ты много разговариваешь.
— Не понимаю, что мне еще делать.
— Оставить наедине. Позволить мне быть в одиночестве, чтобы я могла обо всем подумать, — заявила я. — Ты вновь приставил к нашим палатам охрану. Теперь все смотрят на нас так, словно мы преступники!
— Это обычные меры предосторожности. Мало ли кто может к вам пожаловать!
— Потому что дело не закрыто, не так ли? Я долго сегодня об этом думала и пришла к выводу, что смерть Владимира не играет никакой роли.