Не менее вредные позиции в театральной критике занимал и другой критик-космополит — Юзовский. <…> В статьях о современной советской драматургии Юзовский пропагандировал реакционную мыслишку о том, что идейно здорового, целеустремленного советского человека надо наделить гамлетовскими сомнениями, раздвоенностью, колебаниями. Критик вещал: «Тень Гамлета благодарно взирает на нас — людей, сокрушающих твердыни мрака во имя победы гуманистических идеалов, воплощением которых был Шекспир». Итак, по Юзовскому, советские люди борются во имя победы идеалов не Маркса-Ленина-Сталина, а… Шекспира. Что может быть пошлее, безграмотнее этих разглагольствований космополита! <…>
Вредной, антипатриотической была «критическая деятельность» И. Альтмана. Его критические выступления и теоретические рассуждения были проникнуты космополитизмом, закономерно переходившим в откровенный буржуазный национализм. <…> Раскроем далее книгу «Режиссер в советском театре»… изданную в 1940 году. Там напечатано следующее откровение Альтмана: «На самом деле, можем ли мы утверждать, что наша драматургия справилась со своей задачей?.. Берусь утверждать, что драматургия сейчас — один из наиболее отсталых участков нашей литературы».
Когда, в какое время произнесены эти слова? Это было сказано в тот год, когда появились «Человек с ружьем» Н. Погодина, «Правда» А. Корнейчука, «На берегу Невы» К. Тренева… Где же тут отставание драматургии?.. Однако Альтману нужно было во что бы то ни стало скомпрометировать советскую драматургию, пьесы, запечатлевшие образы величайших гениев нашей эпохи — Ленина и Сталина. <…>
Альтман также приложил свою руку и к тому, чтобы оболгать и изничтожить новую талантливую пьесу А. Сурова «Зеленая улица», в которой впервые выражен облик рабочего-интеллигента и поставлена тема стирания грани между физическим и умственным трудом <…> группа критиков, и в том числе Альтман, уже подняли злопыхательскую возню вокруг пьесы А. Сурова и Московского Художественного Академического Театра, решившегося ее поставить… Что это, как не антипатриотическая деятельность? (А. Суров был протеже А. Софронова. Вскоре обнаружилось, что пьесы за него писал «негр» — один из «писателей-космополитов», лишенный средств к существованию. Изгнание А. Сурова из «драматургов» не отразилось на судьбе его покровителя. — А. Р.) <…>
Серьезные ошибки, антипатриотические выступления и в печати и во время обсуждения литературных произведений в секцях Союза писателей мы встречаем и у некоторых других критиков.
Ф. Левин взял под безоговорочную защиту ошибочную повесть Казакевича «Двое в степи». Он восхвалял злопыхательскую, пасквильную повесть Мельникова «Редакция»… Кого он считает «блестящими критиками»? Юзовского и Гурвича!.. Левин называет Ю. Олешу и Андрея Платонова художниками, наиболее богатыми в идейном отношении.
Как видно, мы имеем дело не со случайными ошибками критика Ф. Левина, а с системой взглядов, чуждых, враждебных ленинизму.
(Критику Данину автор статьи приписал «наглый поклеп на нашу действительность», А. Эрлих, оказывается, написал «злопыхательскую статью», поэт П. Антокольский на семинарах в Литературном институте до последнего времени насаждал в нашей поэзии «чуждые ей тенденции». — А. Р.) <…>
Буржуазным космополитам не место в рядах советской литературы и критики. Мы должны очистить воздух, чтобы наша советская литература смогла добиться еще больших достижений во славу всего советского народа. <…>
М. Бубеннов. «Нужны ли сейчас литературные псевдонимы» («Комсомольская правда», 27 февраля 1951 г.).
<…> Любая общественная и культурная деятельность, направленная на построение коммунизма, получает в нашей стране всяческое поощрение. Люди, занимающиеся такой деятельностью, старающиеся с помощью большевистской критики двинуть вперед общее дело, находятся у нас в большом почете. Им ничто не мешает выступить открыто, не прячась от общества за псевдонимы. Наоборот, наше общество хочет знать настоящие, подлинные имена таких людей и овевает их большой славой. Несмотря на все это, некоторые литераторы с поразительной настойчивостью, достойной лучшего применения, поддерживают старую, давно отжившую традицию. <…>
Молодой и способный русский писатель Ференчук вдруг, ни с того ни с сего, выбрал псевдоним Ференс. Зачем это? Чем фамилия Ференчук хуже псевдонима Ференс? Марийский поэт А. И. Бикмурзин взял псевдоним Анатолий Бик. А в чем же дело? Первая треть фамилии поэту нравится, а две остальные — нет? Удмуртский писатель И. Т. Дядюков решил стать Иваном Кудо. Почему же ему не нравится его настоящая фамилия? <…>
Белорусская поэтесса Ю. Каган выбрала псевдоним Эди Огнецвет. А какая необходимость заставила ее сделать это?.. Молодой поэт Лидес стал Лиходеевым, Файнберг — С. Северцевым, Н. Рамбах — Н. Гребневым. <…>
Нередко за псевдонимами прячутся люди, которые антиобщественно смотрят на литературное дело и не хотят, чтобы народ знал их подлинные имена. Не секрет, что псевдонимами очень охотно пользовались космополиты в литературе. <…>
Слово сказано. Автор статьи в «Комсомолке» никого не обманул: он хотел еще раз ударить по тем, кого называли «космополитами». Однако эта история имела неожиданный для погромщиков финал. Через неделю (6 марта) на страницах «Литературной газеты» на него откликнулся К. Симонов («Об одной заметке»). Цитируя слова М. Бубеннова — «Любители псевдонимов всегда пытаются подыскать оправдание своей странной склонности», Симонов заметил: «Непонятно, о каких оправданиях говорит здесь Бубеннов, ибо никто и ни в чем вовсе и не собирается перед ним оправдываться <…> Халтурность той или иной заметки определяется не тем, как она подписана — псевдонимом или фамилией, а тем, как она написана, и появляются халтурные статьи и заметки не в результате существования псевдонимов, а в результате нетребовательности редакций». Подписался автор так: Константин Симонов (Кирилл Михайлович Симонов).
Сторонники М. Бубеннова ощерились. Отклик К. Симонова можно было «покрыть» лишь более крупной картой. И она нашлась. 8 марта «Комсомолка» дала ответную реплику М. Шолохова «С опущенным забралом»:
Некоей загадочностью веет от полемического задора и критической прыти К. Симонова. Иначе чем же объяснить, что Симонов сознательно путает карты, утверждая, будто вопрос о псевдонимах — личное дело, а не общественное… С неоправданной резкостью обвиняя Бубеннова в бесцеремонности, крикливости, развязности и прочем, Симонов не видит всех этих качеств в своей заметке, а качества эти прут у него из каждой строки и достаточно дурно пахнут. <…>
В конце концов правильно сказано в статье Бубеннова и о том, что наличие свежеиспеченных обладателей псевдонимов порождает… безответственность. Окололитературные деляги и «жучки», легко меняющие в год по пять псевдонимов и <…> в случае неудачи меняющие профессию литератора на профессию скорняка или часовых дел мастера, наносят литературе огромный вред, развращая нашу здоровую молодежь, широким потоком вливающуюся в русло могучей советской литературы. <…>
Кого защищает Симонов? Что он защищает? Сразу и не поймешь… Спорить надо честно и прямо, глядя противнику в глаза. Но Симонов косит глазами. Он опустил забрало и наглухо затянул на подбородке ремни. Потому и невнятна его речь, потому и не найдет она сочувственного отклика среди читателей. <…>
Шолохов ошибся: читатель, выступивший против раскрытия псевдонимов (которые и так кому надо раскрыть труда не составляло), нашелся, это был сам инициатор кампании против «космополитов». Михаил Александрович с комсомольцами сели в лужу: под псевдонимом укрывался их собственный бог, главное лицо СССР. Выступая в узком кругу, Сталин выразил недовольство инициативой молодежной газеты. Симонов об этой позиции «вождя и учителя» знал, поэтому очередная реплика редактора «Литературной газеты» «Еще об одной заметке» (10 марта) была краткой и решительной. Назвав отклик М. Шолохова «неверным по существу и оскорбительным по форме», К. Симонов закончил так: «Я<…> не намерен больше ни слова писать на эту тему, даже если „Комсомольская правда“ вновь пожелает предоставить свои страницы для недостойных нападок по моему адресу». Полемика разом прекратилась. Это была тактическая победа «умеренных». Но знали бы они о стратегических планах «отца народов»!