Джей задремал на крыльце возле жаркой печки, все еще держа в пальцах сигарету, которую Райан осторожно вытащил, и цилиндрик остывшего пепла упал на пол.
— М-м-м, — прогудел Джей и уткнулся щекой в собственное плечо, как в подушку.
Райан встал, вошел в комнату, где еще клубился кольцами дым над столами, заставленными десятками компьютеров, сканеров, факсов, другой аппаратурой, снял с дивана мохеровое покрывало, вновь вышел и накрыл им Джея.
Он и сам немного опьянел, обкурился, вытащил из ледяного чрева охладителя еще банку пива. Старался особенно не беспокоиться, но все отчетливее понимал, что произошедшее по-настоящему необратимо.
Сел за один компьютер, поставив банку пива сбоку от клавиатуры, вошел в Интернет и набрал свое имя, желая взглянуть, кто откликнулся на его смерть в блоге или еще где-нибудь.
Ничего нового.
Вскоре, подумал он, его имя будет значить все меньше и меньше. Соболезнования иссякнут через несколько дней, любые упоминания о нем уйдут в архивы, глубоко утонут в промежуточных слоях информации, слухов, газетных статей, пока, наконец, не заглохнут совсем.
Он думал об отце.
У отца — приемного отца, Оуэна, — бывали перепады настроения, когда Райан учился в старшем классе средней школы, мрачное состояние сорокапятилетнего мужчины, достигшего среднего возраста. И пока мать суетилась насчет колледжа и прочего, Оуэн безмолвно наблюдал за происходящим. У него вошло в привычку тяжело вздыхать, Райан спрашивал: «Что?» — он отвечал: «Ох… ничего» — и еще раз вздыхал.
Однажды вечером они вдвоем стояли у кухонной раковины, мыли посуду, мама в гостиной смотрела любимую комедию по телевизору, и Оуэн издал очередной меланхолический вздох.
Райан, вытирая тарелки и ставя в шкафчик, спросил: «Что?»
Оуэн покачал головой. «Ох… ничего», — сказал он и помолчал, разглядывая кастрюлю, которую надраивал. Потом пожал плечами.
«Глупо, — сказал Оуэн. — Просто думал, сколько еще раз в моей жизни мы будем стоять здесь рядом и мыть тарелки?»
«Мм», — сказал Райан, поскольку мытье тарелок совсем не то, чего ему будет недоставать, но он видел, что Оуэн занят какими-то невеселыми подсчетами.
Оуэн переступил с ноги на ногу, морщась над непокорным кусочком лапши и стараясь его отскрести. «По-моему, — сказал он, — вряд ли я буду тебя часто видеть после отъезда в колледж. Вот и все».
«Вижу, как ты мечешься, парень. В этом нет ничего плохого, я вовсе не говорю, будто это плохо, — сказал Оуэн. — Хотел бы я так дергаться в твоем возрасте. При такой жизни, может, даже океан не увижу до смерти. А ты наверняка увидишь, могу поспорить. Семь морей, все континенты, и просто хочу, чтоб ты знал: по-моему, это здорово».
«Может быть, — сказал Райан, впадая в неприятный формальный тон, смущенный самоуничижением Оуэна, его сентиментальной жалостью к себе, свойственной среднему возрасту. — Не знаю, — сказал Райан. — Наверняка мы еще много тарелок вместе перемоем», — легкомысленно добавил он.
Оглядываясь назад, невозможно не вспомнить такие моменты — кухню в доме в Каунсил-Блаффс, посуду в раковине, знакомые серебряные приборы, которые он вытирал насухо и вспоминал теперь с необъяснимой любовью, знакомые тарелки…
Все, что осталось позади. Черная полуакустическая гитара размерами с дредноут, которую Оуэн и Стейси купили ему ко дню рождения; блокнот с расчетами и стихами для песен, которые он пытался писать; даже микс для CD, изготовленный собственноручно, совершенно невероятный, который теперь, пожалуй, не сделать. Глупая детская нездоровая ностальгия, боль при мысли о той гитаре или о своей ручной черепахе Веронике — даже не настоящем домашнем животном. Скучает ли она по нему, что помнит о нем?
Все это тоже аватары, заключающие в себе его прежнее «я», его старую жизнь.
Ладно, подумал он. Сидел, глядя на компьютерный монитор с фотографией и некрологом в «Дейли нонпарель», издающейся в Каунсил-Блаффс. Хорошо.
Жизнь, которую он вел до сих пор, действительно кончена.
Больше его никто не увидит и не услышит. По крайней мере, в его собственном качестве.
12
Люси и Джордж Орсон шли проселочной дорогой к впадине, где раньше было озеро. В Небраске по-прежнему засуха. Уже не помнится, когда шел дождь, из-под ног поднимаются клубы пыли.
Прошла еще неделя, а все нет никаких признаков, что они уезжают, кроме заверений Джорджа Орсона. Что-то не так, догадывалась Люси. Какая-то проблема с деньгами, хотя он не признается. «Не беспокойся, — повторяет он. — Все в полнейшем порядке, только дело идет чуть медленнее, чем я думал, небольшая… заминка». И потом издал мрачный смешок, что ее вовсе не убедило. Совсем на него не похоже.