- Хорошо. Я согласна, Вадим, - отвечает она через паузу, вышибая дух. Я ждал. Надеялся. Верил и не верил. И вдруг на меня обрушивается такой подарок!
Тут же беру ее за руку и вывожу из отеля. Чтобы увидеть пораженный взгляд, брошенный на мою машину. Чтобы как можно скорее добраться до дома. Чтобы наброситься на нее с порога, и, почувствовав взаимный голод, сорваться в дикое сумасшествие, окончившееся на кухонном столе с криками, стонами и слезами счастья на ее глазах. Я испугался даже, что сделал ей больно, настолько съехал с катушек, потеряв самоконтроль.
- Все хорошо, Вадим, не беспокойся. – Сказала она мне тогда. Моя заботливая девочка… Где же ты сейчас???
За целый день неплохо было бы хоть что-нибудь съесть, но мысль о готовке отметается как нечто чужеродное. После Оли я не скоро смогу подойти к плите…
И я не сказал ей, что в кухне она тоже была первой женщиной, готовящей для меня в этом доме.
Кажется, нужно переодеться. И я поднимаюсь в спальню, где, бросив взгляд на кровать, понимаю, что не смогу. Спать в ней сегодня. Один.
Совсем сдурел!
После душа спускаюсь в кабинет и открываю створки бара, забитого под завязку дорогущим бухлом. Беру наугад первую попавшуюся квадратную бутылку с каким-то пойлом и отхлебываю прямо из горлышка. А потом подхожу к столу и начинаю отрезать Олин силуэт от непонятного чувака на лежащих на столе фотографиях.
Кстати! Чувак точно должен знать Олю. Только вот кто такой он сам? Стоп!!! Она же говорила, что это - ее поверенный! Как я мог забыть? Только где искать его в городе-миллионнике? А, главное, как?
Надо показать это Максиму. Мало ли, чем черт не шутит, может, пересекался где с ним по своим юридическим темам…
Выпив еще глоток, иду на кухню, чтобы соорудить себе закуску. Сегодня вместо нормальной еды у меня сухомятка. Как чаще всего и было до того, как одна заноза стала готовить потрясающую домашнюю еду. Усмехаюсь, вспоминая ее стремление чем-то меня накормить. Но было приятно.
Хлеб, овощи, колбаса, сыр, маслины и оливки отправляются на крышу, куда я через несколько минут переношу и початую бутылку «анестетика», который сегодня отчего-то не берет, еще больше открывая двери в воспоминания.
Тогда с кухонного стола я отправил Олю в ванную, откуда она вышла в моей рубашке, извиняясь несколько раз за то, что ей пришлось залезть в шкаф и взять мою вещь.
- Я не могла выйти в чем мать родила, - пояснила свое самоуправство.
- Почему? Я бы не возражал.
- Я бы возражала, - негодует она с застенчивостью, на которую и намека не было несколько минут назад. И этот контраст холодной неприступности на людях и огненной любовницы наедине со мной будоражит круче полета на серфе сквозь закручивающуюся трубой волну.
С мокрыми волосами, без макияжа и укладки она чудо как хороша. Интересно, сколько ей? Хотя что такое возраст? Просто цифра. Выглядит она замечательно. Любовался бы целый день ее плавными движениями, манящими округлостями и длинными стройными ногами.
Предложив ей бокал вина, я узнал тогда, что стал для нее первым во многих вещах. Первым, кого она с первого взгляда захотела и с кем решилась пойти до конца. Ее первым любовником.
Она была необыкновенной в признаниях. В своей обезоруживающей искренности. Обнажая душу…
Я видел, что слова давались с трудом, но она была открыта и откровенна настолько, что я не смог устоять. Притянув ближе к себе, целую с щемящей нежностью:
- Ты думала обо мне?
- Да. Каждый день. – Не скрывает она.
- О чем именно ты думала? – Хочу выяснить, во что бы то ни стало, насколько интересен ей, но она снова ломает ожидания, когда, подвигаясь ближе, соблазнительно шепчет:
- О том, как меняют цвет твои глаза, когда ты касаешься меня… - Ее пальчики осторожно продвигаются от моей кисти к локтю, и сейчас меня больше всего интересует единственный вопрос - что у нее под рубашкой.
- Детка, ты специально дразнишь меня? – Хрипло спрашиваю, пожирая ее глазами.
- Нет, просто отвечаю на твой вопрос, – играет она в непонимающую невинность, продолжая меня касаться.