— Ты пьян, мерзавец!
— Нет, я не пьян. А хоть бы и так, что с того? Последний пьяница лучше, честнее вас во сто раз!
Баташев нервно позвонил.
— В холодную! — приказал он явившемуся на зов Масеичу, указывая на Уланова.
Несчастного режиссера увели.
А наутро по поселку прокатилось: Уланов повесился!
Было так. Ночной сторож, совершая обычный обход, тихо брел по улице, изредка погромыхивая колотушкой. Тащившаяся за ним собака внезапно остановилась, понюхала воздух и, подбежав к помещению, где жили псари, начала тоскливо выть. Сторож попробовал позвать ее за собой, по она не тронулась с места. Тогда он подошел к окну, около которого выла собака, заглянул вовнутрь и, испуганно отпрянув, торопливо закрестился. Посредине комнаты висел не перенесший позора и унижения барский режиссер Уланов.
На кладбище хоронить самоубийцу не стали: церковным уставом это было запрещено. И отпевать его заводской поп не стал. Те же псари, что накануне, исполняя барское приказание, наказывали несчастного, сколотили из неструганых досок домовину, положили в нее покойника и, поставив на дроги, привезли к яме, вырытой у кладбищенской ограды. Когда гроб сняли с телеги, появился невесть откуда взявшийся поп Сорока. Был он зело во хмелю, но почему-то одет в церковное облачение и с крестом.
— Отыдите, окаянные! — рявкнул он на псарей, и те, оробев, отошли в сторону.
Пьяный поп немного постоял молча у гроба, словно всматриваясь в покойника и что-то припоминая, потом неожиданно затянул панихиду. Барских слуг взяла оторопь. Разве можно отпевать таких? Но мешать Сороке они не осмелились.
Заслышав церковное пение, из соседних домишек вышли старушки. Сначала они боязливо озирались по сторонам, потом начали истово подпевать попу. К ним присоединилось еще несколько женщин, и вскоре возле гроба с телом Уланова стояло уже около сотни людей.
Кончив отпевать, Сорока затянул «вечную память» усопшему и повернулся к собравшимся. Лицо его с всклокоченной, давно не чесанной бородой и налившимися кровью глазами было страшным.
— Православные люди! — воскликнул он. — Слушайте меня, грешного пастыря Христова!
Толпа подвинулась было к нему, но тут же в ужасе отшатнулась. Подняв над головой крест, поп провозглашал самое страшное церковное проклятье — анафему — мздоимцу и лиходею Андрею Родионовичу Баташеву, призывая на его голову гнев и проклятие господне.
Полные смятения люди ждали: что будет? А поп в третий раз провозглашал проклятие. Теперь Баташев считался отлученным от церкви. А отлученный от церкви был в глазах простого народа как прокаженный.
В большом барском доме тотчас же стало известно о случившемся. Андрей Родионович сначала посмеялся над попом, потом задумался. Вечером он пригласил к себе заводского попа, с которым долго толковал с глазу на глаз.
Проводив гостя, Баташев велел позвать Никифорова.
— Поедешь в Муром к архиерею, — сказал он. — Отвезешь вот эти письма и тут же — назад.
Через день Карпуха вернулся на Выксунь. В послании муромского архиерея поп Сорока за самоуправство лишался духовного сана, а проклятие им Баташева объявлялось недействительным.
Той же ночью в избушке у часовни на берегу Оки разыгралась драма. Выманив хитростью Сороку наружу, баташевские холопы скрутили ему руки, а затем перевязали не успевших опомниться со сна его сыновей. Взвалив связанных на телегу, Карпуха хлестнул лошадей.
Выслушав, как выполнено его распоряжение, Андрей Родионович удовлетворенно кивнул головой.
— Каторжникам место на каторге, — сказал он. — Ужо им там покажут кузькину мать!
XV
Мерно гудят печи Верхнего завода. День и ночь нескончаемой вереницей тянутся по деревянному настилу засыпки, таская в плетеных коробах за плечами руду, выжженный на далеких раменьях уголь, мелко колотый известняк. Много людей работает на домнах, во всю мощь трудятся они, а никак не могут накормить печи досыта.
Зорко присматривает за домнами Ефим Ястребов. Вызывал его к себе на днях сам Андрей Родионович и строго-настрого приказал следить за печами так, чтобы ничто не могло нарушить их бесперебойную работу.
Но не только потому, что таково барское приказание, день и ночь проводит Ефим у домны. Лучше заводского дела для него нет ничего на свете. Была бы возможность — и хибару для жилья построил бы здесь же, поблизости.
На одной из печей горновым Павел. Третью смену на канаве у его домны работает Семен Котровский. Направили его сюда за дерзость и непослушание, наказав горновому не только ни в чем не давать спуску новичку, а, наоборот, спрашивать как можно больше и строже.