— Долго он у тебя жил?
— Да нет, всего один день.
— А потом?
— В землянку ушел. Сказал, там ему вольготнее.
— Известно, привык тать по норам прятаться. О чем с ним разговоры вели?
— А ни о чем. Я с упряжки, он — на упряжку. Здравствуй да прощай.
— Проверю. Можешь пока идти.
Отпустив Рощина, Баташев приказал смотрителю произвести самое строжайшее расследование: с кем якшался Парфен, какие речи вел, не смущал ли работных на сторону Пугачева.
— Расследовать сие надо тонко, чтоб работные не поняли, в чем дело, а то пойдут расспросы: что за Пугачев, да чем занимается, почему власти им интересуются? Тут надо, чтобы комар носу не подточил. Понял?
— Слушаюсь, сударь. Все будет исполнено в точности.
Мотря усердно принялся за дело, но опять его старания ни к чему не привели. Работные в один голос утверждали, что никакого Парфена они не знают и никаких разговоров с ним не вели. Только один кузнец Башилов признался, что помнит такого.
— Видел вроде раза два. Страховитый на вид такой. И не речист. Людей хороших сторонился. Ну, и я к нему в товарищи не напрашивался.
— Ну, об чем-нибудь говорили с ним?
— Это с кем?
— Ну, с Парфеном!
— С каким Парфеном?
— А о котором рассказываешь.
— Так его не Парфеном, а Ильей звали.
Смотритель понял, что толку от работных он не добьется. Если кто и знает чего — не скажет. Но что говорить барину, как докладывать о результатах своего расследования? Вопреки его опасениям, Андрей Родионович выслушал доклад благосклонно. Когда Мотря кончил говорить, он довольно улыбнулся и сказал:
— Так я и думал. Не может того быть, чтоб у меня на заводах смутьяны водились!
Баташев знал: доложи генерал-губернатору иль в тайную экспедицию, что действительно, мол, был такой Парфен, вел среди работных запретные речи — и хлопот не оберешься. Нагрянут сыщики, начнут людей на допросы таскать, а заводам урон. Нет, уж лучше своими силами с беглыми расправиться. Ну, а коли нет их — того лучше.
Так дело о беглом крестьянине Парфене заглохло.
Желая поставить брата в известность о случившемся, Андрей Родионович сообщил ему в Москву, что приезжал-де губернаторский чиновник искать бунтовщика, подосланного Пугачевым, да только никого не нашли. Сбежал тот смутьян допреж того, как прознали о нем. А может, и не было никого. Глаза у царских чиновников от страху велики.
Письмо это, изложенное в благодушно-шутейном тоне, не понравилось Ивану Родионовичу, и он ответил Андрею, что шутить с огнем не ко времени, да и опасно. А в том, что поднятое Пугачевым восстание представляет большую опасность не только для царствующей императрицы, их покровительницы, а и для них самих, он не сомневался.
«Очень прошу тебя, любезный братец, — писал он, — дознайся как следует, нет ли на заводах кого, кому любы действия самозванца, а буде найдутся — предай их властям без промедления, ибо отечеству от тех действий Пугачева опасность превеликая чинится».
Андрей прочитал письмо, махнул беспечно рукой и велел вошедшему на звонок Масеичу передать приказание егерям собираться на охоту.
Если Баташева что и волновало, то отнюдь не известия о самозванце. Он был уверен, что к ним, в муромские леса, ни один из отрядов Пугачева не доберется. За последнее время Андрей все чаще ловил себя на том, что думает о той девке, что приглянулась молодому кричному мастеру, у которого жил беглый. Будь это невеста или жена кого другого, он не задумываясь удовлетворил бы свое желание, но тут он сдерживал себя: слишком велика была услуга, которую оказал ему этот человек, чтобы отплатить ему злом.
Погожий день близился к концу. Высоко над верхушками стройных сосен плыли легкие облака. Сломанная бурей березка на берегу тихого, поросшего желтыми кувшинками озера склонила к воде свои обессиленные ветки, словно хотела напиться и снова стать кудрявой. Налетавший изредка игривый ветерок чуть слышно шелестел листьями.
Отмахиваясь от назойливой мошкары, тяжело ступая болотными сапогами по шуршащей под ногой палевой сосновой кожуре, Баташев пробирался к стоявшему на просеке тарантасу. Последнее время хандра все чаще посещала его. Нередко бросал заводские дела, уходил в лес, на охоту. Однако охота на этот раз не развлекла его и не успокоила. Пробродив без толку полдня, он уже начал сердиться на себя за то, что отправился в лес.
Добравшись до просеки, хмуро буркнул ожидавшим его егерям:
— Домой!
Тройка понеслась вскачь. Мелькнули в стороне избы недавно выстроившейся деревеньки Туртапки. Переселенные сюда из-под Ардатова крестьяне рыли дудки, добывали руду.