— Что за люди? Где их взяли? — спросил, подымаясь с земли, рыжий.
— Здесь, неподалеку. Мы в дозоре ходили, глядим, энти сюда направляются, и прямо к костру. Ну, мы их и сцапали.
— Молодцы! — И, уже обращаясь к пленникам, спросил: — Кто такие? Как сюда попали?
— А ты что за допытчик!
— Что за допытчик? Пятки угольем погреем — узнаешь.
— Погодь, Тимоха, — прервал его тот, что кашеварил у костра. — Похоже, я с этими людьми вроде знаком. Тебя, парень, не Василием звать?
— Ну, Василием.
— Парфена не помнишь, что жил у тебя?
— Как не помнить, помню.
— А меня не признаешь?
Через минуту все сидели уже вокруг котла, похваливая сваренный Парфеном кулеш. Когда с ужином было покончено, Парфен спросил Рощина:
— Ты чего не дома, на Выксуни? Иль в бегах?
— Нужда заставила. Каким ветром вас сюда занесло?
— Нас-то? — Парфен переглянулся с рыжим. — Хотим вот с твоим хозяином маленько посчитаться.
— Баташевым? — быстро переспросил Рощин.
— Иль тоже должок за ним есть?
— Он многим должен, да не со всеми рассчитывается.
Видя, что Рощин что-то скрывает, Парфен не стал допытываться.
— Ты Тимоху-то не признал? — спросил он, помолчав.
— Это которого?
— А вон его, — показал Парфен на рыжего.
— Нет.
— Попа Сороки сын это. Слыхал, может?
— О Сороке-то? А как же. Не раз он мне встречь на Выксуни попадался. А потом пропал куда-то вместе с сыновьями. Баили тогда, не то сам куда сошел, не то Баташевы извели.
— Извели, да не всех. Тимоха-то жив остался. Вот и хочет теперь за родителя с Баташевым поквитаться.
— Где же вы с ним повстречались?
— В Воткинском.
— Далеконько.
— А я, парень, еще дале был. Про царя Петра Федоровича слышал?
— Сказывал ты тогда.
— Тогда что! Ты послушай, что сейчас скажу.
Парфен поправил начавшие затухать угли под костром, подбросил сухих сучьев. Пламя разгорелось ярче, осветив лежавших у огня людей, потом чуть стихло.
— Так вот, когда в то лето я сошел от вас, — начал Парфен, — махнул прямиком за Волгу, на Иргиз, а оттоль в Оренбурхские степи. Государь-батюшка к тем временам уж объявил себя и многие народы под свою царскую руку принял. Ну, и мы с гулеваном одним к его войску прибились. За недолгий срок много крепостей завоевали: Илецк-городок, Татищеву, Ильинскую, Сорочинскую. Оренбурх-город осадили. В Яицком городке погуляли. Куда ни придем — везде народ на нашу сторону становится, офицерам головы сечет, дворян повыше на сук подвешивает. Собралось у нас войска тысяч тридцать, а то и поболе. Уфу-город взяли, пошли на Казань.
Царица, конечно, противу нас свои войска выслала. Не раз мы их бивали. А вот под Казанью не выстояли, побили они нас. Оно и не мудрено. У них ружья да пушки, каждый гренадер оружный, а у наших у кого штык на палке, а у кого нет ничего. Ну и пришлось нам врассыпную. От главного отряда отбились, осталось нас человек двадцать. Тимоха с нами. Он, когда через Воткинск шли, к нам пристал, и по дороге мы с ним познакомились. Куда, думаем, идти? Покумекали, да и решили на старых местах побывать, с Баташевым посчитаться. Нас восьмеро, да вас двое — вот уж десяток. Иль не хотите вместе с нами идти?
— Да нет, пожалуй, нам по пути. А скажи, Парфен, — Рощин оглянулся и продолжал вполголоса: — Вправду это царь Петр Федорович?
— Самый что ни на есть всамделишный. Я, конечно, живых царей-императоров, окромя его, не видывал, не приходилось, а про него скажу: без обмана. Сам посуди: налог на соль отменил, всем крепостным волю дал, дворянское сословие под корень сек. Самый крестьянский царь.
Парфен помолчал.
— А и то я скажу тебе, парень. Пусть хоша бы и не царского происхождения тот человек. Что с того? Не в том сила, что кобыла сива, а в том, сколь везет. Так-то! Давайте-ка спать, прогорает костер-то, да и ночь на дворе.
— Хорош двор — вся Ризадеева дача.
— Чем плохо? Землю-матушку под бок подстелем, небушком накроемся, ветерком подоткнемся, глядишь — и тепло.
Поправив костер, Парфен повернулся к нему спиной и скоро захрапел. Погрузился в сон и Василий.
На другой день Тимоха, посовещавшись о чем-то с Парфеном, взял с собой двоих мужиков и ушел. Куда он направился — Парфен не говорил. Не спрашивал и Василий: раз не говорят — значит, так надо.
Позавтракав, каждый занялся своим делом. Одни пошли грибы собирать, другие — лыко драть на новые лапти. Рощин с Митькой, раздобыв у Парфена иглу, сели ушивать порвавшуюся в дороге одежду. Некоторое время сидели молча. Потом Василий посмотрел на сидевшего рядом Парфена и сказал: