Незаметно для себя Баташев задремал. Очнулся, почувствовав, что кто-то в кабинете есть чужой. И впрямь: у двери стоял незнакомый ему рыжий детина, одетый как-то странно. Хорошего сукна сюртук был ему явно мал — того и гляди расползется по швам.
Первым движением Андрея было позвонить в колокольчик, позвать людей, но незнакомец, уловив это, сделал предупреждающий жест рукой.
— Не торопись, барин, успеешь людишек своих скликать. Послушай сначала слово мое, к тебе обращенное.
Смелость парня, неизвестно каким путем проникшего к нему в кабинет, и удивила, и заинтересовала Баташева.
«Худого он мне ничего сделать не сумеет, а попробует — у самого силенка еще есть», — мелькнуло у него в голове.
— Ну, выкладывай, кто ты есть такой и зачем пожаловал.
— Должок получить с вашей милости.
— Вот как! И велик тот должок?
— А на это ты сам мне ответишь. Велика ль цена заводов твоих: Верхнего, Нижнего и Железницкого?
— Уж не на них ли метишь? Тогда ты, парень, маленько опоздал. Слух есть, заводы эти братец мой Иван в раздел себе просить собирается.
— Не шути, барин, я всерьез спрашиваю.
Андрею эта игра начала нравиться.
— Хочешь знать всерьез — скажу. Тысяч в шестьсот серебром те заводы ценятся.
— Значит, долгу за тобой двести тысяч.
— Почему так мало?
— На троих делю. На вас с братом и на моего батю покойного. Вместе дело здесь зачинали.
Баташев начал догадываться, кто стоял перед ним.
— Покойного, говоришь? Значит, помер Сорока?
Тимоха вспомнил, как обличал грехи приходивших к нему крестьян покойный отец, подумал, что церковное писание всегда действует на людей ошеломляюще.
— О чем думал, нечестивец, длань свою возносяща на отца духовного?
— Я у него не исповедовался, он мне не духовник.
— Все одно грех великий, коли мирянин руку подымет на сан церковный имеющего.
— Ты короче: помер, что ль, батька-то?
— В горных вершинах взирает ныне на тя, скудоумного. Возопиешь и глаголати будешь о прощении, но судил господь иудеи: «мне отмщение, и аз воздам!».
— Не пугай, попович, скуфью еще не одел. А и одел бы — начхать мне на тебя.
— Покори гордыню сатанинскую! — упорствовал Тимоха. — Грех великий на душе твоей. Подумай о дне судном будущем!
— Мне, парень, о теперешнем думать времени недостает. Ты скажи лучше: отколь появился и как сюда проник?
— Восхочет господь — и падут перед ангелы его стены каменные…
— Ты мне зубы не заговаривай! Ангел!..
Неожиданная мысль пришла Баташеву. Взглянув исподлобья на стоявшего в кабинете парня, он предложил ему:
— Слушай, как тебя, архангел! Пойдем ко мне на службу. Грамоте хоть немного разумеешь? Старшим рунтом иль почиталой сделаю.
Тимоха усмехнулся.
— Норовишь слугой своим сделать, под себя подмять? Не сбудется затея твоя сатанинская. Не за тем я сюда пришел. Отвечай: отдашь добром деньги, исполнишь посул, отцу моему покойному сделанный? Не отдашь — силой возьму!
Баташев подумал, что, если сейчас этот парень бросится на него, ему с ним не справиться.
— Что ж, придется, видать, отдать тебе твою долю, — стараясь говорить как можно спокойнее и приветливее, сказал Андрей. — Только не взыщи, не все сразу. Таких денег больших в доме не держу. А вот тысяч пять могу хоть сейчас вручить.
Говоря так, Баташев медленно подвигался к письменному столу. Тимоха пристально следил за его движениями, соображая: «Правду говорит заводчик или хитрит? Если правду, то надо брать эти пять тысяч и утекать со всех ног подальше. На такую сумму всю жизнь прожить безбедно можно, большое дело завести, а то и попом в хорошем приходе стать».
Меж тем Баташев потихоньку добрался до стола.
— Где-то они у меня вот тут лежат, — сквозь зубы приговаривал он, не спуская глаз с сына Сороки и лихорадочно шаря рукой в столе. — Ага, вот. На, получай!
На шум выстрела, раздавшегося из барского кабинета, сбежалась чуть не вся дворня. С испугом узнавали они, что в самые барские покои пробрался какой-то бродяга, лесной разбойник. Ограбить, убить хотел барина. Стрелял в него Андрей Родионович, да, видно, плохо целился — не попал!
Карпуха Никифоров, вызванные с завода рунты, охотничьи егери с ног сбились, весь дом переворошили, во дворах и в парке каждый уголок обнюхали, а незнакомца, так дерзко проникшего в кабинет к барину, не нашли. Баташев рвал и метал, грозил и Карпуху и остальных в кандалы заковать, на каторгу упечь, но, как ни старались его слуги верные, поймать Тимоху не удалось.