Её лицо не дрогнуло, но взгляд стал чуть более тяжёлым. Она опустила глаза — не в смущении, скорее в воспоминании. Пальцы, до того сложенные на поясе безукоризненно, едва заметно сжались.
— Я была сиротой, господин Айронхарт, — сказала она — У меня не было знатных покровителей. Не было семьи, друзей, даже имени. Орден дал мне всё. Имя, пищу, крышу, знание. И главное — дал цель. То, ради чего жить. Я не искала мягкости. Я искала смысл. И нашла его в служении.
Я слегка наклонился вперёд, удерживая её взгляд.
— Но разве нельзя искать смысл в чём-то... менее колючем? Менее похожем на петлю? — Я чуть склонил голову, подыгрывая, будто пытался разгадать загадку. — Что, если вы когда-нибудь устанете от пепла и крови? Если вам захочется… покоя? Или даже нежности?
Она посмотрела на меня пристально, словно пыталась понять, издеваюсь ли я или серьёзен. В этом взгляде было и раздражение, и, может быть, доля чего-то более опасного — сомнения.
— Если вы когда-нибудь передумаете, — продолжил я, понизив голос почти до шёпота, — и решите, что смысл можно найти не только в кострах… скажем, в тёплом пледе, вине и хорошем собеседнике при камине… Я, разумеется, к вашим услугам. В конце концов, даже инквизиторы, как я слышал, не из камня. И иногда — очень иногда — позволяют себе отдыхать. В хорошей компании.
На этот раз она не ответила сразу. Лишь медленно вдохнула, будто боролась с чем-то внутри себя. Скулы её напряглись. Лицо осталось непроницаемым, но я заметил — она чуть медленнее моргнула, чуть дольше задержала взгляд на моём лице.
— Вы дерзите, господин Айронхарт, — наконец сказала она. — Это может плохо закончиться.
Я позволил себе усмешку, почти ласковую.
— У меня и без того всё плохо заканчивается. Хотя я вру… Не всё…
Она отвернулась, но я успел заметить: её уши покраснели. Незначительно. Но покраснели. А это, как бы ни маскировалась она холодной бронёй, означало лишь одно — попал.
Мы оба знали, что разговор подошёл к концу. Она вернулась к прежнему выражению лица — холодному, сдержанному, официальному. Я не стал прощаться первым.
— Благодарю за беседу, господин Айронхарт, — сказала она. Тон ровный, взгляд прямой, но голос чуть тише, чем прежде.
— Взаимно, инквизитор Вест. Надеюсь, у вас будет повод когда-нибудь отдохнуть от костров, — ответил я с вежливой полуулыбкой и поклоном, который был чуть более театральным, чем требовалось.
Я развернулся и вышел из библиотеки. За дверью, у стены, стояла Юна. Скрестив руки на груди, она смотрела прямо на меня. В её взгляде было всё: беспокойство, попытка прочесть моё лицо, лёгкое раздражение и, возможно, тень ревности.
— Всё в порядке? — спросила она.
Я кивнул, отводя взгляд.
— Да. Просто разговор. Не самый весёлый, но терпимый.
Юна на секунду помедлила, но потом шагнула рядом.
— Пойдём. Турнир начинается.
Мы пошли по коридору. Я чувствовал, как за мной тянется тонкая ниточка взгляда, словно Ардалин всё ещё стояла за дверью и провожала меня глазами.
***
Толпа студентов была похожа на живую стену — пёстрая, гудящая, перемигивающаяся лицами. Всё пространство перед ареной кипело: торговцы тянули руки с пирогами, дети бегали между ног, солдаты пытались сохранять порядок, но сами же вдыхали этот пульс — предвкушение крови. Обычное утро в Тиарине.
Мы с Юной пробирались сквозь гомон и тела, не спеша, но целеустремлённо. Она шла рядом, и, как ни странно, казалась спокойной. Даже весёлой. Она повернулась ко мне, её волосы трепал ветер, и сказала:
— Жаль, что ты не участвуешь в турнире.
Я усмехнулся, не оборачиваясь.
— А зачем? — сказал я. — Я, может, и не самый опытный воин, но кому-то что-то доказывать? Ниже моего достоинства. Пусть Лорен покажет себя. Ему это нужнее.
Она усмехнулась. Слегка, но искренне. Затем качнула головой.
— До сих пор не верится, что ты — сын знатного дома. Это звучит… слишком серьёзно для тебя.
— Ага, — кивнул я, — я всегда подозревал: меня подкинули. Или, может, в младенчестве перепутали с сыном пекаря. По крайней мере, это объясняет, почему мне хлеб куда ближе, чем герб.
Юна рассмеялась — негромко, по-настоящему. Смех тёплый, лёгкий... Я почувствовал, как что-то внутри на секунду оттаивает.
И тут же — шепот.
Пустая трата времени.
Не голос. Не мысль. Просто холод, впившийся между рёбер.
Мы вышли на главную лестницу, ведущую к трибунам. Над ареной уже ревела толпа студентов. Флаги, пыль, жар. Запах металла и жареного мяса. Люди сбивались в группы, искали места, спорили, смеялись, предвкушали бойню. Для них всё это — праздник. Для меня — шумная пауза перед чем-то худшим.