— Ты сделал это. Ты отомстил! — прозвучал голос Тени, ликующий, сильный, как рев ветра. — Он мёртв. Ты победил.
Слова будто били по внутренностям. Вместо радости — только опустошение. Вместо торжества — звенящая слабость, как будто всё, что держало меня на ногах, исчезло вместе с Веларием.
Я упал на колени.
Не от боли. Не от ран. От пустоты.
Всё тело затряслось. Сердце билось глухо, будто в другом ритме. В голове — ни одной связной мысли. Только одно: он улыбнулся мне. Когда умирал — он улыбнулся.
— Эй, — голос. Я узнал его сразу. Лорен. Он подбежал, остановился рядом, опустился на корточки. — Что с тобой? Максимус?
Я поднял на него взгляд. Тяжело. Будто под водой.
— Он… — выдохнул я. — Он улыбнулся. Когда умирал.
Лорен побледнел. Его рука сжалась в кулак.
— Нужно… нужно проверить город… — прошептал я и попытался подняться.
Ноги не слушались. Всё поплыло. И прежде чем я понял, что падаю — сознание исчезло…
***
Я проснулся не сразу. Меня разбудил не звук, не движение — нет. Я проснулся от ощущения, что живу. Первым было дыхание. Затем — боль. Она вернулась вместе с телом. Сразу и везде. Противная, глухая, упрямая.
Я попытался пошевелиться, но тело тут же взбунтовалось. Рёбра — как будто срослись неправильно. Грудная клетка словно натянулась изнутри, отзываясь колючей ноющей волной на каждую попытку вдохнуть слишком глубоко. Я выдохнул — медленно, осторожно, с хрипом. Жив. Болит — значит, жив.
Темнота была почти абсолютной. Небо над головой — без единой звезды, словно чернила, разлитые по всему горизонту. Лишь дрожащий свет костра отбрасывал хрупкие языки огня, рисуя на стволах деревьев пляшущие тени. Я увидел её.
Юна сидела ко мне полубоком. Молча. Её лицо освещалось всполохами пламени — одно из тех лиц, что не теряют силы в тишине. Она подбрасывала в костёр тонкие веточки, как будто боялась, что, если он погаснет, исчезнет нечто важное, едва удерживаемое между жизнью и сном.
Вокруг было так тихо, что слышно было, как хрустят сучья. Где-то вдалеке крикнула ночная птица, и её голос тут же утонул в бездонной темноте леса. Воздух пах дымом, мокрой листвой и чем-то ещё… чем-то человеческим. Присутствием. Её присутствием.
Я не сразу заговорил. Просто лежал, глядя на то, как огонь играет на её волосах, превращая их в синий металл. Каждый её жест был будто отрепетирован сотнями вечеров одиночества — неторопливый, точный, будто сама она была частью этого леса, этой ночи, этого молчания.
Я не знал, сколько прошло времени. Минуты, может быть, час. Но я не хотел торопиться. Потому что впервые за долгое, очень долгое время — тишина не давила. Она была рядом. И этого было достаточно, чтобы ночь не казалась такой чёрной.
— Ты уже проснулся? — Юна увидела как я ворочаюсь и с искренним интересом уставилась на меня.
— Где Лорен? — голос вышел хриплым, как будто я выговорил эти два слова ржавым гвоздём изнутри. Гортань отозвалась болью, как будто давно отвыкла говорить. — И Ева?
Юна не ответила сразу. Она сидела неподвижно, как тень, стиснув колени руками. Веточка в её пальцах медленно превратилась в уголь, и лишь когда он рассыпался на части, она шевельнулась. Подбросила в огонь другую, уже заранее подготовленную, и только потом ответила — коротко, без лишнего.
— Отправились в город. За помощью. Вдвоём. Я сказала им, что останусь.
— Сама? — переспросил я. Больше потому, что нужно было что-то сказать. Звук собственного голоса придавал телу вес, делая происходящее менее... хрупким.
— Не оставлять же тебя одного, — она сказала так, будто это само собой разумеющееся. Как будто сидеть рядом с полумёртвым человеком в лесу, среди тишины и следов боя — это привычно. Как будто так должно быть.
Повисло молчание. Не тяжёлое, не обидное — нет. Оно было тонким, как прозрачная ткань, натянутая между двумя людьми. Её можно было разорвать. Или оставить в покое, пусть развеется сама. Я не хотел рвать. Я просто смотрел на неё.
Она сидела вполоборота, и свет костра выцарапывал из темноты линии её шеи, щёк, волос, словно художник, рисующий неугасающим углём. Юна не смотрела на меня. Смотрела на огонь.
Я хмыкнул, голос по-прежнему шершавый, как щебень под подошвами:
— Для застенчивой девушки ты неплохо метаешь кинжалы.
Она не засмеялась. Только уголки губ чуть дрогнули, будто костёр тронул её кожу, и это было не больно, а просто неожиданно.
— Лиам и отец. Они... всегда говорили: "Если не можешь сказать — сделай." Так и научили. Словами ведь многое испортишь. А лезвие — оно честнее.