— Влюбиться в человека — значит обречь себя на вечную потерю. На боль, растянутую на столетия. Я пыталась... быть рядом. Пыталась быть полезной, незаметной. Смотреть, но не трогать. Оставаться в поле зрения, но на краю. Но всё равно…
Голос её дрогнул, сорвался, осел. Она закрыла глаза, и на миг показалась ещё моложе, хрупкой, как та самая девушка, которой не дают жить не чувства, а время. Она выдохнула. Долго, медленно, будто сдаваясь самой себе:
— Я влюбилась, в тебя, Максимус.
Слова эти прозвучали не громко, но я чувствовал, как от них сотрясается воздух. Как будто всё вокруг — деревья, тени, даже пламя — затаили дыхание. Мир, замерев, слушал только её.
Пауза. Короткая. Но в этой паузе — всё. Вся правда. Вся хрупкость. Весь страх. И что-то ещё — то, что едва-едва появилось, как первый луч перед рассветом.
Я смотрел на неё, и видел, как дрожат её губы. Как тень слезы блеснула у края ресниц, и тут же исчезла, будто боясь, что я замечу.
А я заметил.
И не отвёл глаз.
— Моё полное имя… — Юна выдохнула, скомкав воздух в лёгких. — Юна Сил’вариан.
Имя упало в тишину, как камень в стоячую воду. Без всплеска. Но волны разошлись далеко.
Сил’вариан.
Слово, от которого по позвоночнику прошёл ледяной ток. Имя, вписанное в старые хроники с золотыми чернилами и вымаранное кровью, чтобы никто не вспоминал, как всё было. Род эльфийских королей. Старших. Тех, кто вёл первый Дозор. Тех, кто когда-то говорил с богами — или хотя бы притворялся, что говорит.
А один из них — один из них пал от меча Айронхарта.
Я не смотрел в её глаза. Не сразу. Потому что в них — вопрос, на который нет честного ответа. Она сидела, чуть опустив голову, будто в её пальцах был не подол плаща, а канат над пропастью. Она не знала, держаться ли за него или отпустить.
Я чувствовал, как всё внутри сжимается. Как старые слова дедов и прадедов, сказанные у костров, теперь оживают и скалятся из темноты. Это был не просто разговор о любви. Это был разговор между потомками врагов. Живых и мёртвых.
Как ей жить с этим? Как мне?
Я открыл рот, но слов не нашёл. Зачем говорить, если каждое из них может стать клинком? Зачем дышать, если с каждым вдохом ты всё больше предаёшь память предков или чувства в настоящем?
Как сказать ей?.. Что неважно, чья кровь в её венах. Что мне не плевать на историю. Но плевать на ярлык. На судьбу, которую для нас придумали мёртвые.
— Я… — выдохнул я. Горло будто стянули проволокой. — Я помню, как умер.
Она чуть вскинула взгляд. Почти незаметно. Я всё же посмотрел на неё.
— Помню, кем был… в другой жизни.
Голос мой был низким. Сухим. Не потому, что я хотел звучать трагично. Просто всё внутри уже выгорело, и осталась только зола.
— Это была совсем иная реальность. Мир… чужой. Грязный. Я прожил там жизнь, которую выбрал сам. Я потерял её. Потерял всё. А потом проснулся — здесь. С именем, которого не выбирал. С прошлым, которое мне не принадлежало. И я не знал, кто я. Пока…
Я чуть наклонился вперёд. Тень от огня качнулась между нами.
— Пока ты не появилась. С тобой я… стал кем-то настоящим, живым.
Слова упали между нами, как раскалённые угли.
— Я не откажусь от тебя, Юна. Даже если за нами тысячи мёртвых, и каждый из них требует возмездия.
Я ожидал, что Юна отстранится. Сделает шаг назад, посмотрит в сторону, скажет что-то нейтральное — как это часто бывает, когда не знаешь, что сказать. Всё-таки я только что раскрыл перед ней всё: страхи, боль, свою прошлую жизнь, признания в том, что ношу в себе груз, даже если он не совсем мой. Всё, что я привык скрывать за сдержанностью и отточенными фразами. Я был уверен, что перегнул.
Но она не отвернулась. Не ушла.
Юна встала с места и неспешно подошла. Без слов. Каждый шаг — сдержанный, аккуратный, как будто она боялась разрушить хрупкое равновесие между нами. Как будто я был раненым зверем, и любая поспешность могла отпугнуть. Но она подошла и села рядом.
Она просто взяла меня за руку. Без давления, без слов. Её прикосновение было тёплым и спокойным. Будто она говорила: «Я здесь». Как будто хотела убедиться, что я настоящий, что не исчезну, как всё остальное в её жизни исчезало раньше.
— Ты носишь в себе столько боли, — тихо сказала она.
Голос дрогнул. Она попыталась сдержать эмоции, но не смогла. Слёзы появились не сразу, не громко — просто тихо стекали по щеке. Она говорила, будто каждое слово давалось с усилием.
— Теперь я понимаю, почему ты держался в стороне. Почему был отстранён. Даже с Лореном. Даже со мной.