— Мой отец — вождь клана «Речной змеи»! — холодно сказала она. — Никто не посмеет тронуть меня даже пальцем. Наш народ умеет мстить!
Берг, шедший впереди, вдруг резко поднял руку — сигнал остановиться. Отряд замер. «Костоломы» схватились за оружие.
— Впереди около десятка человек! — сказал глазастый Зус.
Из-за деревьев показались фигуры воинов в кольчугах из чернёного железа, с круглыми щитами и топорами за поясом. Их лица были скрыты шлемами с полумасками, из-под которых торчали длинные рыжеватые бороды. Выстроив «стену щитов», сивинги замерли, и перед строем вышел невысокий и полный мужчина. Судя по седине в бороде — немолодой.
— Кто вы такие и как посмели ступить на земли клана «Лесных медведей»? — голос толстячка был высоким и тонким, в нем открыто звучала агрессия.
Берг медленно сделал несколько шагов вперед и снял шлем. Ветер пригладил белый «ежик» коротких волос на его голове.
— Мы — отряд имперской Внутренней стражи. Следуем в Рикс по приказу императора. Я — капитан Берг-Поджигатель.
Сивинги переглянулись.
— Откуда вы пришли? — спросил толстячок. — Тропа через перевал проходит в пяти десятках лиг южнее!
— Мы прошли насквозь через «Утробу Змеи», — ответил Берг.
Воины замерли. Даже сквозь полумаски было видно их изумление.
— Ложь! — резко сказал один из них. — Чужаки не могут пройти через пещеру!
— Нас провела через «Утробу» богиня Серебряная змея! — громко сказала Эйлин, снимая шлем и становясь рядом с Бергом. — Я — Эйлин из клана «Речной змеи».
Золотистые волосы рассыпались по её плечам, и сивинги отшатнулись, словно увидели призрак.
— Эйлин? Дочь Турга? — толстячок тоже обнажил голову и запоздало представился, как это было положено по сивингскому «этикету»: — Я Пард из клана «Лесных медведей». Что ты делаешь с этими людьми?
— Я следую воле богини! Иду в Рикс вместе с моим наречённым мужем! — гордо ответила Эйлин.
Сивинги сломали строй и начали совещаться шепотом. Через пару минут Пард огласил результат их коллективного решения:
— Нам нужно отвести вас к вождю и старейшинам клана. Пусть они решают, что с вами делать!
Берг переглянулся с Эйлин.
— Ведите! — коротко сказал капитан.
Сивинги развернулись и пошли вперёд, время от времени оглядываясь, словно ожидая подвоха. «Костоломы» двинулись следом, держа руки близко к оружию.
Лес сгущался, деревья становились выше, их стволы — толще. Солнце пробивалось сквозь листву редкими лучами, рисуя на земле узор из света и теней. Где-то в ветвях щебетали птицы, но чем дальше они углублялись в чащу, тем тише становилось вокруг. Неожиданно деревья расступились — на большой поляне беспорядочно громоздились высокие дома с остроконечными крышами.
— Берлога «Лесных медведей»!— тихонько прошептал Берг, жадно разглядывая поселение. — Ну, здравствуй, родина!
Часть 2
Глава 9
Яркий солнечный свет, пробивавшийся сквозь высокие окна главного зала императорского дворца, ложился игривыми желтыми бликами на мраморные плиты. Герцог Скаар стоял на ступенях у подножия трона и смотрел на своего воспитанника, нервно теребя худыми пальцами лацканы расшитого золотом камзола. Юный император Элиан сидел, склонив голову, словно в глубоком сне. Его обычно румяные щеки теперь были восково-бледными, золотистые ресницы отбрасывали синеватые тени на впалые глазницы. Только едва заметное движение груди под тонкой тканью туники напоминало — он еще дышит.
— Мой бедный мальчик! — тяжело вздохнув, Скаар закрыл глаза, и перед ним поплыли картины прошлого, яркие, как в игрушечном калейдоскопе.
Он помнил тот день, когда впервые взял мальчика на руки. Комната в восточном крыле дворца была залита золотистым светом — за окном цвели вишни, и их лепестки, подхваченные ветром, кружились в воздухе, словно снежинки. Его любимая младшая сестренка Элрея лежала на кровати, бледная, с липкими от пота прядями волос на лбу. Она улыбалась, но ее глаза были полны страха. «Позаботься о моем сынишке, братик», — прошептала Элрея, сжимая его руку. Через три часа сестра умерла от родильной горячки, не спасли даже лучшие столичные лекари.
Ребенок был крошечным, с морщинистым личиком и цепкими пальчиками, которые тут же схватились за блестящую золотую пуговицу на камзоле. От него пахло молоком и кровью — странное сочетание запахов, с тех пор въевшееся в память герцога. Скаар тогда впервые почувствовал нечто странное — не просто долг, не просто ответственность, а что-то большее. Что-то, от чего сжалось горло и защемило в груди.
Он никогда не думал, что сможет любить чужого ребенка. У него самого не было детей — врачи давно сказали, что он бесплоден, проклятие древнего рода, вырождение благородной крови. Жена десять лет пыталась родить ему наследника, но все попытки заканчивались выкидышами. А потом — та роковая охота, когда ее лошадь споткнулась на каменистом склоне, и она разбилась насмерть, так и не успев подарить ему сына.
И тогда Элиан стал для него всем. Он подбирал для мальчика кормилиц, а несколькими годами позднее — воспитателей и учителей. Он стал для него другом и наставником.
Старый император, отец Элиана, не проявлял к наследнику никакого интереса. Он был уже сед, изможден годами и властью — Элрея была его четвертой женой. И только она смогла зачать, из-за чего подозрительность старика превратилась в манию. Он смотрел на ребенка с холодным презрением, словно видел в нем не своего сына, а доказательство измены жены. «Он слишком светловолос, — бурчал император, глядя на золотистые кудри мальчика. — У мужчин нашей династии всегда были темные волосы».
Скаар знал, что сестра никогда не изменила бы мужу, даже если бы тот сто раз заслужил это. Но старик был упрям, как все старики, цепляющиеся за власть. Он умер, не оставив Элиану ни ласки, ни наставлений — только трон, окруженный волками в герцогских мантиях.
Ночные видения начались у Скаара через месяц после коронации юного императора. Сначала — смутные, как дымка. Потом — четкие, как гравированные иллюстрации в старых хрониках. Он видел, как Империя горит. Как герцоги разрывают ее на куски, как города превращаются в пепел, как крестьяне бегут в леса, спасаясь от мародеров и насильников. Он видел, как Аннаполис, жемчужина цивилизации, падает под ударами восставших вассалов, как знамена Хессана и Олдрена взмывают над руинами.
И самое страшное — он видел Элиана. Мертвого. С перерезанным горлом. Брошенного в канаву, как труп бродячей собаки.
Скаар не был мистиком. Он не верил в пророчества, считая их бредом суеверных умов. Но эти сны… они приходили снова и снова, каждую ночь, пока герцог не начал просыпаться в холодном поту, с криком, застревающим в горле.
Он приглашал лучших лекарей Аннаполиса, но никто не смог ему помочь. Пока один из них не напомнил старую легенду про «Слезу Архуна» — магический кристалл, способный исцелять не только тело, но и разум.
Проблема заключалась в том, что кристалл находился в Риксе — монастыре Архунитов, древнем, как сама Империя, неприступном, как крепость, стоящем далеко на севере за горами Иммор. Чтобы договориться о своем лечении, Скаар несколько раз тайно отправлял туда своих людей — верных, осторожных, подготовленных. Первого — старого дипломата Герема, умевшего находить общий язык даже с варварами, второго — Арада, опытного офицера, прошедшего десятки сражений, третьего — Лисанда, его брата, молодого, но очень талантливого переговорщика. Никто не вернулся.
А потом случилось это несчастье с Элианом. И тогда Скаар обратился к графу Дагару.
Герцог уважал этого человека за ум, хладнокровие и рассудительность. Дагар был похож на него самого — такой же государственник, сторонник единой и неделимой Империи.
Скаар помнил его первое появление при дворе — невысокий, худощавый, но с холодными, как сталь, глазами. Он начал службу в Приграничье, где каждый год случались набеги кочевников, разоряющих всё на своем пути. Дагар из небольшого отряда быстрого реагирования создал мощнейшую Пограничную стражу. Он отбирал людей не по знатности, а по умению. Заставлял их тренироваться до кровавых мозолей на ладонях, вбивал в них дисциплину, которой не было даже у императорской гвардии. Скаар видел, как пограничники, когда-то бывшие сбродом из беглых крестьян и разжалованных солдат, превратились в железный кулак, способный сокрушить любого врага. И набеги постепенно прекратились — кочевники, умывшись кровью, поняли, что лучше поискать добычу в других землях.