– Привет, Чертополох. Ты не могла бы со мной поговорить?
Хонус подождал, но не услышал ни ответа, ни какого-либо другого звука.
– Чертополох?
И снова не было слышно ни звука. Постояв немного на снегу, Хонус решил, что ему следует вернуться в зал. Он уже собирался снова перебраться через бревно, как вдруг услышал голос:
– Кармаматус!
Хонус обернулся и увидел, что Чертополох сидит, скрестив ноги, на снегу перед своей норой. Она выглядела так величественно, что Хонус поклонился, прежде чем подойти и присесть перед ней на корточки.
На Чертополохе был тот же плащ, что дала ей Фринла. Вблизи казалось, что он соткан из травы и лиан – грубая одежда, которая вряд ли могла согреть. Чертополох подоткнула плащ сзади, чтобы не сидеть прямо на снегу. Это была её единственная уступка холоду, под плащом на ней была только юбка из листьев, а её бледная кожа приобрела синеватый оттенок. Хонус пожалел её.
Словно прочитав его мысли, Чертополох улыбнулась и сказала:
– Я просто часть этого времени года, хотя иногда мне не хватает моего медведя. Несмотря на то, что сказала Младшая Сестра, я сплю только с одним.
– Значит, ты не боишься холода?
– А снегу всё равно? Но ты же не для этого пришёл. Говори, что у тебя на уме.
– Когда мы познакомились, ты говорила о той, кого называла Матерью.
– Ты знаешь, о ком я говорю.
– Йим?
Чертополох улыбнулась.
– Мама.
– Ты сказала Фринле, что она приедет. Она скоро приедет?
– Мама собирает монеты, пока идёт. Это замедляет её шаг. Но я стану зимней, когда мы с ней поговорим.
Чертополох улыбнулась, как будто Хонус сказал что-то смешное.
– Нет ничего странного в том, что ты обращаешься ко мне за ответами. Я старше своей сестры и к тому же мудрее.
После этих слов Хонусу показалось, что спокойное выражение лица девушки стало грустным. Но это было лишь временное изменение, и когда Чертополох заговорила снова, её голос был спокоен.
– Кармаматус, мы с тобой похожи – нам суждено ждать и помогать, чем можем. Набирайся сил, особенно внутренних. Скоро тебя ждёт испытание.
Хонус снова почувствовал, что должен поклониться. Он поклонился, и когда поднял голову, единственным признаком присутствия Чертополоха был небольшой след на снегу. Он встал, пересек узкий мостик и вернулся в тепло зала. Все это время он продолжал думать о Чертополохе. Ему казалось, что ее участь была особенно тяжелой, потому что Роза показала, какой была бы ее жизнь, если бы фейри не забрали ее. Благословили или прокляли Чертополох Древние? Хонус не мог решить, что из этого правда, так же как не мог решить, было ли его чувство к Йим благословением или проклятием. В любом случае он чувствовал себя связанным этим чувством.
Хотя разговор Хонуса с Чертополохом не удовлетворил его полностью, он дал ему надежду на то, что он воссоединится с Йим до наступления зимы. Поскольку ему оставалось только ждать, он решил, что должен научиться ждать хорошо. Он стал более общительным. Днём он тренировался или участвовал в частых охотах. Вечера он проводил с детьми Кары, рассказывая им о своих приключениях с их покойным дядей, которого они никогда не знали. Он ещё несколько раз наведывался в башню Чертополоха, но она так и не вышла, когда он позвал её. Поскольку она не появлялась в зале, Хонус решил, что она вернулась в долину фейри, пока Фринла не сказала ему, что это не так.
– Она что, не ест? – спросил Хонус. – Никто не носит еду в её башню.
– Это делают мыши, – ответила Фринла.
Хонус подумал, что она шутит, но потом вспомнил, что совы приносили Лиле еду. Позже Хонус заметил на снегу крошечные следы, ведущие к узкой трещине в основании башни. Однажды он даже увидел колонну грызунов, которые шли гуськом и не боялись наблюдавшей за ними кошки. Это напомнило ему о Чертополохе, которая жила высоко в своей башне, но при этом под землёй. Он сочувствовал её одиночеству, ведь он тоже жил отдельно от других. Однако он часто посещал Темную Тропу, в то время как Чертополох, казалось, путешествовала в разных мирах. Хонус понятия не имел, что это могло быть. Он также не мог понять, как она жила, и какие вещи – если они вообще были – приносили ей радость. И все же он знал, что она делала. Как и он, она ждала. Он задавался вопросом, предвидела ли она, что произойдет, когда ожидание закончится. Он, конечно, не предвидел.
45
В общей комнате царила полная тишина, если не считать бешеного перебора струн, который издавал Фродорик. Йим приготовился встать, зная, что баллада вот-вот закончится. Затем бард запел высоким фальцетом, аккомпанируя себе на арфе:
«Сила вождя исходит из его разума.
Хоть я и не могу снова взять в руки меч,
Мои враги научатся бояться моего ума
Пока я сижу на этом троне».
Фродорик сыграл последний аккорд, и, когда затихло его эхо, он поклонился. Пока зрители хлопали и кричали, Йим поднялась, сняла с головы барда его бесформенную шляпу с перьями и грациозно прошлась по залу. Протягивая шляпу, похожую на мешок, для пожертвований, она выглядела как женщина, очарованная песней. В её поведении не было ничего нищенского, но каждый раз, когда мужчина бросал монетку в шапку, она так тепло ему улыбалась, что он часто бросал вторую, а иногда и третью. Йим, казалось, не обращала внимания на то, была ли монетка медной или, что случалось гораздо реже, серебряной, но всё же она вела подсчёт.
Завершив обход, Йим ловко спрятала монеты в большой карман на передней части своей шерстяной юбки, оставив несколько монет, чтобы заплатить за эль для Фродорика. Она взяла большую кружку и подошла к барду, окружённому поклонниками из простолюдинов. Фродорик улыбнулся, когда она протянула ему эль.
– Спасибо, Мириен. Пение – работа, требующая утоления жажды. – Он сделал большой глоток. – Что ты думаешь о сегодняшнем выступлении?
– О, Фродорик, это было лучшее из того, что ты делал! Я не знаю, как тебе это удалось, но в этот вечер ты превзошёл самого себя. Когда фейри потребовали, чтобы Кара протянула им руку, и ты спел: «Эта рука никогда не коснётся моего первенца», я… я… – Йим начала всхлипывать. Фродорик, казалось, был вынужден протянуть руку и похлопать её по плечу, прежде чем она смогла продолжить. – Я… я была так тронута. Я люблю эту балладу, и она никогда мне не надоест.
Фродорик улыбнулся.
– Я знаю. – Он повернулся к зрителям. – Мириэн была помолвлена с графом, но моё искусство пленило её, и она бросила его, чтобы вести с нами бродячий образ жизни. Я часто чувствую себя виноватым из-за этого.
– Ради всего святого, милый, – сказала Йим. – Что такое драгоценности и поместья по сравнению с истиной и красотой?
Затем она взяла кружку Фродорика и сделала из неё большой глоток, после чего уселась в кресло и приняла блаженное выражение лица. Это было убедительное представление, и никто в зале – даже Фродорик – не догадывался, насколько «Баллада о Каре Однорукой» была ненавистна Йим. Она знала каждое слово наизусть и, пережив события, о которых шла речь в балладе, раздражалась из-за их неправдоподобности. По мнению Йим, в балладе было верно только предательство Родрика и правдоподобное описание стойкости и храбрости Кары. Всё остальное, по её мнению, было козьим навозом, и она от души радовалась, что в песне не было ни единого упоминания о ней.
Фродерик знал, что Йим устала от баллады, но он ничего не знал о её роли в реальных событиях. Это было потому, что Йим старалась оставаться загадкой. Для Фродерика она по-прежнему была Мириен – остроумной, полезной и отстранённой. По большей части она была так же довольна их соглашением, как и он. Путешествие с Фродериком обеспечивало ей хоть какую-то безопасность – не только потому, что её сопровождал мужчина, но и потому, что барды были востребованными артистами. Кроме того, Фродорик знал дороги, и обычно они ночевали в домах.
Ценой этих преимуществ было медленное передвижение. Бард не проезжал мимо ни одной деревни, которая могла бы их заинтересовать, и чем дальше на юг они продвигались, тем короче становились расстояния между поселениями. Хотя Фродорик об этом не упоминал, Йим знала, что они приближаются к Аверену. Им потребовалось почти две луны, чтобы добраться туда, и чем ближе они подходили к цели, тем медленнее двигались. Йим была уверена, что Фродорик делал это намеренно.