Бахл позвонил и попросил еще один кубок вина. Никто не заметит его отсутствия. День обещал быть таким же, как и все предыдущие, – бесцельным и праздным. Горм занимался управлением домена. Железная гвардия подчинялась ему. Он взимал налоги, выносил решения и издавал указы – и все это от имени лорда Бахла. Никто не возражал. Никто не противился, и Бахл меньше всех.
Бахл вышел на балкон, с которого открывался вид на залив и море за его пределами. Прислонившись к покрытым ржавчиной перилам, он смотрел на океан, потягивая напиток. День был сильно пасмурным, и беспокойное море имело тусклый, угрюмый блеск. Не было видно горизонта, только серая вода, сливающаяся с серым туманом. Лорд Бахл допил вино и удалился в дом.
Наступили сумерки. Действуя по наитию, лорд Бахл велел слуге одеть его в черный бархат и золото. Он давно не носил этот наряд, и он изъеден молью. К тому же оно свободно болталось на его уменьшившейся фигуре. Тем не менее, он казался подходящим для ритуала, ведь он носил эту одежду в ту ночь, когда потерял свою силу. Сегодня вечером я исправлю эту ошибку.
Одевшись, лорд Бахл в одиночестве поднялся по лестнице в башню. Он поднимался по ней лишь однажды, ибо башня была владением Горма. В строении без окон царила кромешная тьма, и Бахл взял с собой факел, чтобы освещать себе путь. В темноте ощущался дым, который делал свет факела бледным и водянистым. Бахл ускорил шаг, чтобы быстрее пройти сквозь нее.
В последний раз Бахл стоял на вершине башни, когда ему было всего тринадцать зим. Он живо вспомнил тот случай. Был закат. Горм был там с женщиной, которую Бахл никогда раньше не видел. Она была одета в тонкую белую мантию и лежала босиком на большом прямоугольном камне. Бахл помнил ее как блондинку с бледной кожей человека, закрытого от солнечного света. Бахл так и не понял, была ли женщина одурманена или находилась под действием заклинания, но, видимо, и то, и другое, поскольку она была в сознании, но совершенно пассивна. Она молчала и не сопротивлялась, даже когда Горм пронзил ей горло каменным ножом. Судя по хлынувшей крови, он перерезал артерию. Затем Горм велел Балу пить, и тот повиновался.
Прошедшие зимы не омрачили того, что произошло потом. Ни одно вино не имело такого богатого вкуса, как кровь этой женщины, и не было таким пьянящим. Более того, оно преобразило Бахла, пока он пил его. До того вечера он чувствовал себя неполноценным, как будто ему не хватало какой-то важной части. Жертвоприношение женщины исцелило его. Бахл был уверен, что поднялся по лестнице мальчиком, а спустился мужчиной. Хотя он знал, что ритуал называется «кормление», лишь позже он узнал, что белокурая женщина была его матерью.
Ритуал все еще не выходил из головы лорда Бахла, когда он вышел на ветреную вершину башни. Горм уже ждал его там, и он закрыл железный люк, после чего Бахл встал на железную площадку, увенчивающую башню. Площадке не дали заржаветь, и ее смазанная маслом поверхность была блестящей и черной. Легкая скользкость усиливала головокружение Бахла, ведь башня была самой высокой во дворце и торчала, как шпиль, высоко над приморской стеной. Кроме того, ширина площадки составляла всего шесть шагов, а по ее краю не было ни стены, ни перил. Бахл вздрогнул и переместился в центр, где стоял прямоугольный камень высотой по пояс.
Горм сардонически улыбнулся.
– В прошлый раз, когда ты был здесь, высота тебя не смутила. Но неважно, это зелье излечит твой страх.
Бахл заметил, что священник держит в руках кубок.
– Что это?
– Снадобье, которое поможет тебе найти сына.
– Как?
– Оно пошлет твой дух вперед. Кровь всегда найдет кровь.
Горм еще раз насмешливо улыбнулся.
– Не волнуйся, это не яд. Твой дух может вернуться. Пей.
Бахл взял кубок и отпил из него глоток. На вкус жидкость была одновременно горькой и сладкой. Пока во рту Бахла боролись вкусы, Горм сказал.
– Допивай быстро. Потом тебе лучше лечь на камень.
Бахл проглотил остатки зелья, а затем взобрался на глыбу базальта. Его не покидала мысль: здесь лежала моя мать. Бахл решил, что зелье на вкус горькое. Чтобы успокоить нервы, он заговорил.
– Значит, скоро я встречу своего сына.
– Да, и в прежнем облике, с восстановленными силами. Пожиратель покинул тебя в этом мире, но не в другом.
Другой? – подумал Бахл. Фраза имела тревожный оттенок. Не волнуйся. Горм сказал, что этот напиток меня не убьет. У Бахла начала слегка кружиться голова, и он перевел взгляд на море, пытаясь разглядеть что-нибудь существенное. Но море все так же бурлило серой пустотой без горизонта; только оно было еще темнее, чем прежде.
Святейший Горм подождал, пока лорд Бахл закроет глаза и погрузится в порабощающую дрему. Затем он перевернул лицо Бахла и изучил его в умирающем свете. Он много раз проводил этот ритуал и знал, какие тонкие признаки следует искать. Веки дрогнули, губы шевельнулись, а затем стали неподвижными. Вскоре дыхание лорда Бахла стало легким и ровным, как у невинного человека. Его дух уже в пути, подумал Горм. Теперь мой господин сможет получить то, что давно ожидал.
Горм протянул руку и поднял длинный листовидный клинок, выточенный из обсидиана. Один конец черного блестящего камня был обмотан выделанной кожей, чтобы получилась рукоять. Горм обхватил его обеими руками и высоко поднял. Нож был острее самой лучшей стали, и, когда он опустил его вниз, он легко рассек грудь лорда Бахла. Горм проник в зияющую полость и вырвал сердце. Оно еще билось, когда он бросил его в пустоту.
8
Проведя ночь за копчением козьего мяса, Йим проспала почти весь следующий день. Утреннюю дойку сделал Фроан, а когда Йим поднялась на вечернюю, то обнаружила, что он уже привел стадо к доильному навесу. Он находился на восточной стороне хижины, где неровность в отвесной каменной стене образовывала естественный трехсторонний загон. Крыша была покрыта ветками и соломой, что позволяло доить коз в непогоду. Внутри стояли две стойки для дойки, защищенные от коз ящики с сушеными стрелами фейри и кувшины для молока.
Когда Йим подошла к навесу, Фроан уже доил первую козу, которая с удовольствием хрустела корнем фейри-стрелы.
– Спасибо за утреннюю дойку, – сказала она.
– Ты легла спать после восхода солнца, – ответил Фроан. – Я думал, тебе нужен отдых.
– Да.
Йим подвела козу к доильной стойке, привязала ее и дала ей корень в качестве лакомства. Затем она омыла соски козы водой, настоянной на очищающих травах, и начала доить. Выдавив немного молока, чтобы промыть каждый сосок, она поставила кувшин на место и начала наполнять его. Некоторое время Йим и Фроан умело доили стадо, и единственным звуком было журчание жидкости в кувшинах. Йим нарушила тишину.
– Мать Телка сказала, что ты навещал его вчера.
– Я хотел посмотреть на лодку, которую он делает.
– Его мать думает иначе, – сказала Йим. – Она сказала, что Телк вернулся домой весь в отметинах. Она считает, что вы двое играли в войну.
– Немного играли. Это была идея Телка. Он любит сражения.
– Это потому, что он не видел ни одного. Разве он не знает, что случилось с твоим отцом?
– Я рассказал ему эту историю.
– Хонус был добрым и мягким человеком. Он заслуживал лучшей участи.
– Ты часто рассказывал о его смерти, но редко о жизни, – сказал Фроан. – Телк подслушал, как его мама сказала, что ты была рабыней Хонуса. Это правда?
– Я была его рабыней, но недолго. Он освободил меня.
– Как ты стала рабыней?
– Я была в путешествии с отцом, и на нас напали разбойники. Они убили отца, а меня продали работорговцу. Моя судьба была обычной для тех времен. Хонус был козопасом, которому нужен был осел. Когда он приехал в город, чтобы купить его, то обнаружил, что ослы стоят дорого, а рабы – дешево. Я была всем, что он мог себе позволить. Он заплатил за меня десять медяков.