Он ни с кем не поделился своей догадкой, но несколько дней трепетал от страха, что вот-вот придут из полиции спросить об Эрихе. Но все было тихо. Постепенно волнение его улеглось. Ярость и печаль понемногу смыло, он был слишком стар, чтобы долго гневаться, и достаточно стар, чтобы во всем, что бы он ни думал, делал или говорил, сквозила беспредметная печаль.
Все эти дни, пока волнение от внезапной встречи с сыном стихало и будни вступали в свои серые права, все эти дни он с возрастающей настойчивостью размышлял о путешествии в Париж. Он уже столько лет колесит по Берлину, не удивительно, что ему все приелось. Концы, как говорится, с гулькин нос! Восемьдесят пфеннигов, ну марка двадцать; уж если посчастливится — талер, до Силезского. И все равно, концы в самый раз для собаки, запряженной в детскую колясочку.
Его тянуло вон из города. Опостылели ему каменные улицы. Захотелось вновь увидеть поля, где вся его юность прошла в крестьянской работе. Захотелось с козел посмотреть, как люди пашут и боронят, как сеют и жнут. Внезапно напала на него словно тоска по родине — да, тоска по родине и охота странствовать… Ехать бы и ехать по широкому раздолью полей. Любая деревня для него — родина, город так и не стал для сельского парня родным.
В самом деле, почему именно то селенье, в окрестностях Пазевалька? Да любая деревня по пути будет в известной мере для него родиной. В каждой деревне крестьяне поутру выезжают на своих упряжках в поле, в полдень звонят колокола, а под вечер люди стоят перед крылечками и судачат о том, о сем. А вот и девушка — гремя ведрами, она спешит к колодцу. В деревне все, должно быть, осталось по-старому. Хорошо бы еще раз это повидать!
Нет, город ему до чертиков опротивел! Бежать от всего, что так примелькалось, намозолило глаза! Прежде чем придет та, от кого не скроешься, ему хотелось бы совершить нечто, чего еще никто не совершал. Он так прикипел душой к этой поездке в Париж, что она уже не казалась ему чем-то необычным. Господи, люди только и делают, что разъезжают туда-сюда, всю жизнь он возил седоков то с вокзала, то на вокзал. Почему бы и самому в кои-то веки не отправиться в путешествие! И называть это сумасбродной затеей? Самое простое дело! Можно бы прикинуть, сколько уже раз он съездил в Париж, если сложить все концы, какие пришлось ему сделать по Берлину. Все это проще простого — надо было только напасть на эту мысль.
«Поеду — и дело с концом! — думает он. — И не о чем толковать! Пусть меня считают сумасшедшим. Мне это даже на руку. Открытку с настоящим сумасшедшим захочет купить каждый!»
Так смутные планы складываются в твердое решение. Тем временем зима для старого извозчика проходит в обычном мыканье по городу. Но, очутившись рядом с картографическим магазином, он уж не упускает случая зайти поглядеть на глобус и на карты. До чего же близко расположены оба города! «Да это же плевое расстояние, — удивляется он. — С ширину моего большого пальца! Чего только не болтают люди, по-моему, можно проехать за неделю».
Следующий вопрос — открытки, тут не мешает справиться поточнее. Он ищет — и в конце концов находит маленькую типографию, на вид такую невзрачную, что он решается зайти спросить…
— Открытки? Ясное дело мы изготовляем открытки. За тысячу — тридцать пять марок. При заказе в пять тысяч сбавим до тридцати двух. Подпись? Ясное дело, можно и подпись. Железный Густав, старейший извозчик Берлина, едет в своей пролетке из Берлина в Париж и обратно? Многовато получается. Но мы и подпись изобразим за те же деньги. Это вы и есть Железный Густав?
— Он самый!
— Скажите на милость! И вы все толком обмозговали — в ваши-то годы?
— Не так уж я стар, мне и семидесяти нет. А что тут мудреного?
— Да мудреного, пожалуй, ничего нет. А разрешение у вас есть? Ну и паспорт понадобится. Ведь придется переезжать через границу… И пропустят ли еще лошадь с пролеткой? Поди и пошлину потребуют, это вы учли?
— Так с меня и пошлину возьмут?
— А по-французски говорить вы умеете? Без французского тоже не обойтись. Одному-то с лошадью, где-нибудь во французской деревне… Что он у вас жрет-то? Ясное дело, овес. Ну-ка, как по-французски овес? А вдруг вам вместо овса поднесут соленых огурцов? В хорошеньком положении вы окажетесь!
Все эти вновь возникшие препятствия заставляют Железного Густава задуматься, он даже не чувствует, что его слегка разыгрывают.
— Что ж, спасибо за совет, — говорит он и хочет уйти.
— А как же открытки? — спохватывается типограф, он только сейчас смекнул, что своим берлинским зубоскальством спугнул заказчика.