Он бросил взгляд на скромную обстановку блиндажа и вздохнул. Две недели они вкалывали до седьмого пота — вырыли землянку, привезли лес из ближних деревень, плотничали, устроили лежаки; короче, сделали все мыслимое для того, чтобы обустроить свое жилище. Теперь же приходится оставлять то, что досталось таким тяжелым трудом. С одной стороны, нет ничего особенного в таком жилище — обычная землянка. Но для всех них, привыкших к тяготам солдатской жизни, это было нечто большее. В этой необычной стране бескрайних просторов блиндаж казался им подобием родного дома, и как к родному дому они успели привязаться к такому непритязательному жилищу.
Теперь им приходится сниматься с места и отправляться в новый неизведанный край, часть этой огромной страны, к которой еще предстоит привыкнуть. Какие опасности ждут их впереди? В сообщении Штайнера не было ничего утешительного. Кто знает, где они проведут следующую ночь?
Дорн вздохнул и посмотрел на часы. Пора заступать в караул. Он встал, надел каску, взял винтовку и вышел наружу. Подняв голову, увидел, что идет дождь, и тут же ощутил капли влаги на своем лице. Затем осторожно поднялся по скользким ступенькам. Его очки тотчас запотели. Он снял их и попытался привыкнуть к темноте. В нескольких шагах от входа он наткнулся на Дитца, который стоял, прислонившись к стволу дерева.
— Уже пришел? — спросил Дитц.
— Пора, — ответил Дорн.
Дитц приблизился к нему на шаг и, стуча зубами, произнес:
— Паршивая погода.
Затем поправил на плече ремень винтовки и зябко передернулся.
— Замечательное времечко для ночного караула, — сыронизировал он. — Ты представь себе, каково было бы совершать тридцатикилометровый марш-бросок в такую погоду по болотам.
— Да уж, ничего хорошего, — согласился Дорн.
— Хотя бы дождь поскорее прекратился, — посетовал Дитц, пытаясь разглядеть выражение лица собеседника.
Затем оба замолчали, вглядываясь в темноту. Дождь шел не переставая. С деревьев постоянно капали крупные капли и громко шлепались о палую листву. Дорн натянул на голову поверх каски плащ-палатку и прислонился к дереву.
— Ладно, не бери близко к сердцу, — посоветовал Дитц и, дружески хлопнув Дорна по плечу, скрылся в блиндаже. Прошло несколько минут. Темнота, похоже, сделалась еще гуще. Откуда-то из леса донеслось уханье совы. От порыва ветра содрогнулись деревья, и слетевшие с листьев капли как град забарабанили по плащ-палатке. Дорн сдвинул каску на затылок и, напрягая зрение, попытался вглядеться в ближнюю стену леса. Его бинокль находился в кармане. В такую погоду от него мало пользы.
«Что же могло так задержать Штайнера?» — подумал он.
Желудочные спазмы усилились. Дорн прижал кулак к животу и задержал дыхание. На несколько секунд боль ослабла, однако когда он убрал кулак, она вернулась с удвоенной мощью. Дорн согнулся пополам и, когда почувствовал облегчение, присел на корточки. Стало немного лучше. Он оперся подбородком на сжатую в кулак руку и ощутил небритую кожу лица. Оно было влажным и липким. Мерзость, с отвращением подумал он. Все мерзко — тело, нижнее белье, короче, все. В следующее мгновение Дорн оперся обеими руками о бедра и опустил голову. Винтовка соскользнула вниз и оказалась у него между ног. До его слуха снова и снова доносились какие-то странные звуки, но он был в таком подавленном состоянии, что не обратил на них внимания. У него возникло такое ощущение, будто его главный страх, который уже давно не покидал его и, как ему представлялось, стал неотъемлемой частью его естества, отделил его от окружающего мира плотной завесой тупого равнодушия.
Его голова опускалась все ниже и ниже. Губы разжались, и Дорн почувствовал, как слюна потекла по подбородку. Подобное состояние принесло ему злобное тупое удовлетворение, позволив полностью расслабиться, забыть обо всем. Я именно такой, подумал он. Если бы Мария могла увидеть меня в эту минуту. Мысль о жене мгновенно оживила его. Он поднял голову и закрыл рот. Мария, подумал он, Мария, Бетти, Юрген. Юрген в этом году пойдет в школу. Дорн резко встряхнул головой, удивляясь тому, как быстро летит время. Затем попытался представить себе, как жена каждое утро отводит Юргена в школу. Он радостно улыбнулся, и улыбка задержалась на его губах, даже когда ему вспомнилось нечто не слишком приятное. У него есть Бетти, дочка, она на два года моложе Юргена, серьезная спокойная девочка, очень похожая на Марию. Она довольно болезненная и не похожа на других детей своего возраста. Врачи говорили, что Бетти нужно отправить на несколько месяцев в санаторий, куда-нибудь в сельскую местность. Если бы только не было войны. Не может же она продолжаться вечно, вот только знать бы, когда она закончится.