В этот вечер, оставив дочку дома смотреть с подружками по видику какой-то очередной дурацкий ужастик, они с женой на своем семейном «росинанте» покатили на Савел, в гости к душевной и гостеприимной теще, которая любила потчевать обоих домашними пирогами. Славно посидели. Всласть перемыли косточки любимым политическим клоунам. И, сойдясь на том, что на предстоящих выборах единогласно отдадут свои голоса за будущее, которое хоть и не сулило им скорого благополучия, но было все же заметно разумнее, нежели героическое и абсурдное прошлое, потихоньку засобирались домой. Теща, как водится, нагрузила обоих в дорогу своими фирменными пирогами. «И никаких отговорок! Это для Леночки. В ее возрасте еще рано беспокоиться о фигуре!..» Тесть, по обыкновению, спустился проводить обоих до подъезда двенадцатиэтажного правдинского дома, где жили некогда лишь неколебимо идейные работники советской печати. Поцеловал Веру, крепко пожал руку Нелюбину и помахал им вслед.
Повернув на Нижнюю Масловку, Александр Васильевич запоздало спохватился:
— Слышь, Вер, а сигареты-то у меня кончились!
— Ну и слава Богу, — вздохнула жена. — Хоть один вечер в доме можно будет свободно дышать…
— Нет, я так не могу, — усмехнулся Нелюбин и зарулил к ближайшему коммерческому киоску. — Ты посиди в машине, я мигом! — бросил он ей. И, подхватив лежавшую между сиденьями палку, шустро заковылял к ярко освещенному стеклянному киоску.
Любимого «Кэмела» там почему-то не оказалось. Вернее, где-то он, конечно, еще оставался. Но чтобы выдать взыскательному покупателю требуемую марку, необходимо было основательно покопаться, а Нелюбину соответственно подождать. О чем и заявил ему патлатый молодой продавец и неохотно взялся разыскивать среди своего обширного хозяйства последний блок «Кэмела».
Скуки ради Александр Васильевич принялся разглядывать роскошные иномарки, выстроившиеся на охраняемой автостоянке у расположенного напротив ночного клуба. Тачки были хоть куда. Нелюбин и сам не отказался бы иметь такую. Оставалось только прикинуть, сколько лет ему необходимо было вкалывать, чтобы осуществить эту мечту. Похоже, много. Ох, много…
Между тем на упомянутую автостоянку бесшумно зарулила еще одна тачка. Александр Васильевич мигом определил, что это пожаловал ни больше ни меньше, как последней модели «ягуар». И невольно залюбовался его стремительными обводами. Из машины, изящно выставив длинную стройную ножку, вскоре появилась сидевшая за рулем сногсшибательная красотка в черном платьишке с блестками, таком коротком, что, казалось, его и вовсе не было. А с противоположной стороны не спеша выбрался ее внушительный кавалер, явно не обременявший себя водительскими обязанностями. Зевнул. Потянулся. И, подхватив под руку свою вертлявой козочкой цокающую пассию, уверенно зашагал в клуб. Что-то в его могучей, атлетической фигуре показалось Нелюбину смутно знакомым. Но что именно, он в первую минуту не понял. Внезапно со стороны автостоянки раздался истерический вой сигнализации — была среди них такая, которая время от времени просто давала о себе знать. Верзила на мгновение обернулся, и… у Александра Васильевича перехватило дыхание. Ну надо же — это был Шакал!
Звонок в дежурный отдел Петровки, 38, был принят в 23.15. А вскоре в помещении оперативной группы уже вовсю зазвонил телефон.
— Вячеслав Иваныч, вас! — передавая шефу трубку, сказал молоденький оперативник.
— Слушаю, — устало произнес Половцев. — Сашка, ты, что ли? — На лице руководителя дежурной опергруппы невольно появилась улыбка. — Ну, мерзавец, куда ж ты пропал?.. Что?! Не может быть! Где? На Нижней Масловке? А ты уверен… Так. Понял. Вот тебе и ладушки-оладушки, — внезапно нахмурился он. И тотчас в голосе Половцева зазвучали беспрекословные металлические нотки: — Слушай меня! Никакой самодеятельности, понял? Понял, я тебя спрашиваю?! Вот так… Я немедленно свяжусь с Максимычем и буду к тебе с подмогой. Жди. Ради Бога, Сашка, никакой самодеятельности!
Через несколько минут такой же внезапный звонок поднял из-за кухонного стола, где он едва приступил к ужину, заместителя начальника столичного МУРа Николая Максимовича Костина.
— Да? Это ты, Половцев? О Господи, ну что там у вас опять стряслось на ночь глядя?