— Возможно, кнопка вызова была внизу кем-то нажата или Шакал сам отправил его вниз…
— Не было внизу никого, — усмехнулся Виталька. — Между 12.50 и 13.00 никто в подъезд не входил! Что и подтверждает в своих показаниях вахтерша. И потом, Шакалу, чтобы потянуть время, куда сподручнее было загнать лифт на двенадцатый этаж, а не на первый!
— Действительно, — согласился Рощин. — Какова же твоя версия событий?
— Об этом пока рано… Я должен еще раз все проверить. На месте.
— Что ж, тебе и карты в руки. Поезжай на Билюгина и еще раз хорошенько там все обнюхай. И вот что, Виталий, помнится, ты говорил, что Широков в тот день навещал любовницу?
— Факт… Воронина Наталья Владимировна. Стриптизерка из ночного клуба. В том же подъезде на седьмом этаже живет.
— А почему бы тебе с ней, так сказать, не побеседовать по душам?
— Бугор… То есть Валерка уже пытался. Но это пустое дело. Девчонка в шоке. Похоже, у них была крутая любовь…
— А ты все равно попробуй, — настаивал Рощин. — Может, она уже немного пришла в себя?
— Само собой, я к ней загляну… Ладно, Михалыч, тогда я, значит, погнал? А насчет Широкова и его лавочки мы с вами после помозгуем. Обнаружилась тут кое-какая любопытная информация к размышлению…
— Договорились, Виталий. С Богом…
Улица Академика Билюгина
Полдень
Весть о смерти Шакала поразила Нелюбина будто гром среди ясного неба. Несколько минут после звонка Славки Половцева, который и сообщил ему о случившемся, Александр Васильевич в оцепенении просидел у телефона, и остекленевшие глаза его были совершенно безжизненны и пусты. Вера Михайловна, увидев состояние мужа, не на шутку перепугалась. И впоследствии, как и сам Нелюбин, долго не могла поверить, что его пожизненный недруг мертв.
Это была какая-то идиотская нелепость. Форменная насмешка коварной судьбы. Ну почему, почему этот матерый кровопийца пал от руки постороннего человека? Почему не от его, Нелюбина, беспощадной руки?! Как говорится, око за око, зуб за зуб… И теперь Александру Васильевичу оставалось разве что утешаться этим непреложным фактом и бессильно скрежетать зубами.
Все выходные дни, которые он вместе с женой и дочерью провел на своей подмосковной фазенде — в крошечном деревянном домишке по Ярославскому шоссе, Нелюбин постоянно думал о случившемся. И чем больше думал, тем сильнее овладевала им неотступная мысль: что-то здесь не то; не мог матерый и стреляный Шакал так бестолково нарваться на пулю…
В понедельник утром Александр Васильевич, сославшись на очередной визит к врачу, выпросил у снисходительного начальства отгул и, сгорая от нетерпения, помчался на своем верном «росинанте» на место происшествия.
Во дворе злополучного дома уже ничто не напоминало о разыгравшейся здесь кровавой трагедии. Какие-то местные пацаны, лихо гонявшие на роликах по длинному спуску близ германского консульства, охотно рассказали ему, как дело было, а также показали место, где лежал безжизненный труп знаменитого киллера. Разумеется, все они видели происшедшее своими глазами и красочно живописали настоящую крутую перестрелку в духе американских боевиков.
Опросив «свидетелей», Александр Васильевич с засевшим в душе червем сомнения заковылял непосредственно в подъезд. И тотчас был остановлен пожилой необъятной вахтершей. Посыпались решительные вопросы: а кто вы? а к кому идете? а зачем? Судя по всему, эта кровавая история изрядно способствовала повышению бдительности местных «спецслужб». Не вдаваясь в подробности, Нелюбин просто сунул ей под нос свое старое муровское удостоверение, которое ему великодушно позволили сохранить, и, прихрамывая, зашагал к лифту.
— С самого утра все ходют и ходют, — неодобрительно проворчала ему вслед бдительная вахтерша.
Дождавшись кабины грузового лифта, Александр Васильевич довольно бесцеремонно застопорил его соответствующей кнопкой и приступил к детальному осмотру. Кровь в кабине уже успели начисто отмыть. Только на стенках ее зияло в пластиковой псевдодеревянной обшивке несколько аккуратных пулевых отверстий. Словом, все было именно так, как вкратце рассказал ему друг Славка.
Между тем Нелюбина все равно продолжал грызть проклятый червь. И сказать по правде, основания для этого были довольно серьезные.