Как-то так совпало, что с расцветом народного фронта двери зеленой «Республики Каберне» гостеприимно распахнулись, и так как-то совпало, что первыми в эти широко раскрытые двери ввалились округлые фигуры американцев. Они появились на молдавских улицах сразу в больших количествах. Смотреть на них было приятно, потому что все они улыбались, и весело, потому что одеты они были в ярко-оранжевые шорты, белые кроссовки, синие безразмерные футболки и зеленые бейсболки. Американцы были даже ярче нового молдавского флага.
Американцы стали открывать в Молдове культурные центры, которые призваны были помочь молдавским ученым разобраться в своей истории, и учебные центры, которые должны были учить молдавских учителей учить своих детей, потом появились магазины, у которых были более тривиальные цели, потом – некие информационно-культурные центры, цели которых были и вовсе неясны, судить о них можно было лишь по размеру и количеству спутниковых антенн на крыше таких культурных центров, и по размеру и количеству мужчин в темных очках, отъезжавших от культурных центров - по каким-то, им только ведомым, культурным делам.
Потом объявилась даже американская нефтяная компания, которая заподозрила наличие в Молдове запасов нефти, и даже начала бурить молдавскую землю, и молдавская нефть даже нашлась, но оказалась пригодной только для обувного крема.
Ну а потом уже появился «Макдональдс». Поговаривали, что с учетом национальной специфики пластичное руководство мировой корпорации введет в меню ресторана красное домашнее вино. Но этого почему-то не случилось. Видимо, не настолько пластична оказалась локальная политика корпорации.
Именно в это бурное время с Вержилиу Попа начали происходить радикальные перемены. Наташа поначалу со смехом относилась к ним. Но так продолжалось недолго.
Работая прорабом в университете, Вержилиу как-то посетил собрание преподавателей. А среди преподавателей исторического и филологического факультетов были те самые радикальные писатели, которые неустанно взывали к пробуждающемуся самосознанию молдаван.
Первый раз придя на собрание идеологов народного фронта, Вержилиу Попа с открытым ртом слушал их. Он как будто впервые попал в телевизор, в большую политику, в большую историю – туда, куда он так давно хотел, но не мог, потому что его не звали. Но сейчас его звали – именно к нему – так, во всяком случае, казалось Вержилиу, взывали горячие, как свежевыпеченная мамалыга (лепешка из кукурузной муки), слова писателей. И Вержилиу Попа понял: он - с ними.
Он стал ходить на все собрания. Еще через некоторое время, страшно робея и приняв семь-восемь стаканов «Каберне» для храбрости, он сам попросил слово. Выступил кратко и сбивчиво, но честно и пылко, и даже сорвал аплодисменты. Впервые в жизни. Это была большая радость, и никакое «Каберне» не пьянило его так, как опьянил этот момент – первые аплодисменты компатриотов.
А уж потом Вержилиу стал выступать на каждом собрании, совсем не волнуясь, уверенно и громко. Скоро Вержилиу Попа, прораб университетской стройки, стал одним из горячих и популярных в народе борцов за свободную Молдову.
Поначалу Наташа Попа даже обрадовалась новому увлечению мужа – ей радостно было видеть, с каким воодушевлением каждое утро он отправляется на работу. Она заметила, что он стал придирчиво следить за своей внешностью и перед зеркалом даже разучивал какие-то жесты. Потом она слышала, как, закрывшись в туалете, Вержилиу разучивает пламенную речь. Наташа только улыбалась.
Наташа перестала улыбаться, когда Вержилиу не принес домой зарплату. Он заявил Наташе, что у него нет времени заниматься стройкой, и строить он бросил. Потому что занялся делом куда более важным – спасением нации.
― От кого? - изумленно спросила Наташа.
― От гибели! - сказал Вержилиу, горячо глядя куда-то мимо Наташи, и снова ушел в университет.
Скоро Наташа, сильно заинтригованная близкой гибелью всей нации, пошла на митинг, на котором должен был выступать Вержилиу. Речь для этого митинга он разучивал целую ночь. Утром он не стал завтракать, только выпил два стакана вина, был бледен и возбужден.
Теперь уже Наташа, раскрыв рот, смотрела, как на сцену, украшенную гербом с орлом, выходит под шквал оваций - ее скромный Вержилиу. Но это был не ее скромный Вержилиу, которого она знала в тапочках и трусах. Это был кумир. Это был поп-идол.
Уверенным жестом он попросил тишины, и толпа сейчас же утихла. Его речь раз десять, не меньше, прерывалась овацией разгоряченных молодых людей. Они скандировали: