— Вот, — произнёс он ровным голосом. — Теперь вы понимаете, почему это плетение опасно. Вы коснулись своего эфирного тела плетением. К счастью, это был всего лишь один укол и нить была слабой. Считайте это полезным уроком. Боль — лучший учитель.
Он подождал, пока первая, самая острая волна боли пройдёт.
— Отдышитесь, княжич. И попробуйте ещё раз. На этот раз ещё медленнее. Не думайте о скорости. Думайте только о контроле.
Я сидел, растирая ноющий палец, и тяжело дышал. Теперь я знал цену ошибки. И теперь задача стала не просто учебной, а совершенно реальной.
Так, понял. Тише едешь — дальше будешь, — эта старая, из прошлой жизни, поговорка сейчас была как никогда к месту.
— Хорошо, — выдохнул я, обращаясь скорее к себе, чем к лекарю.
Я снова закрыл глаза, но на этот раз во мне не было ни азарта, ни спешки. Только холодная, предельная концентрация.
Нужно просто привыкнуть, — сказал я себе. — Сродниться с этим ощущением границы, как с новым инструментом. А потом всё пойдёт как по маслу.
Я снова вытянул руку и нашёл своё «личное пространство». Я не спешил плести. Я просто несколько секунд «держал» его своим вниманием, привыкая, запоминая. А затем, очень медленно, начал вести нить.
Первый виток вокруг запястья. Я делал его мучительно долго, постоянно проверяя зазор, ощущая каждый миллиметр. Второй виток. Третий. Я полностью погрузился в процесс. Внешний мир перестал существовать. Была только моя воля, тонкая голубая нить и эта невидимая, но теперь такая реальная граница моего эфирного тела.
Это было похоже на самую тонкую работу, которую мне когда-либо приходилось делать. Сложнее, чем вырезать крошечную корону для шахматного короля или паять тончайший контакт на плате.
Виток за витком. Медленно, но верно, моя рука в воображении покрывалась серебристой плёнкой первого слоя. Запястье, ладонь, каждый палец по отдельности. Я двигался так осторожно, что почти не дышал.
И в какой-то момент я поймал ритм. Движение стало более уверенным, почти автоматическим. Я настолько увлёкся, что сам не заметил, как закончил последний виток вокруг кончика мизинца.
Я замер, мысленно осматривая свою работу. Идеальная, гладкая «перчатка» из голубоватого света окутывала мою руку, в точности повторяя её контуры, но не касаясь их. Ни одного прокола. Ни одного зазора.
Я с огромным облегчением выдохнул и открыл глаза.
— А неплохо получилось, по-моему! — сказал я с нескрываемой гордостью, глядя на свою вполне обычную физическую руку. Но я-то знал, что на самом деле она сейчас защищена.
Лекарь Матвеев медленно кивнул. В его светлых глазах впервые за всё время появилось нечто похожее на… уважение.
— Да, княжич, — произнёс он. — Неплохо. Основа стабильна. Зазор выдержан. Вы справились.
Это была высшая похвала.
— А теперь, не теряя концентрации, приступайте ко второму слою, — его голос вернул меня к реальности. — Армируйте. «Нашивайте» пластины. Так же медленно и осторожно.
Я снова закрыл глаза, удерживая в уме уже созданную «перчатку». Теперь поверх неё нужно было выложить слой «Чешуи». Задача была ясна.
Армируйте! Классное слово! У меня будет собственная броня! — мысль была пьянящей. Я уже чувствовал себя не жертвой обстоятельств, а творцом. Не Петей Сальниковым, попавшим в беду, а княжичем Воронцовым, создающим магию.
— Так, ладно, поехали, — пробормотал я себе под нос и снова погрузился в работу.
На этот раз всё было гораздо легче. Основа, первый слой «Зеркала», служила идеальным лекалом. Я отчётливо «видел» её гладкую поверхность, и мне не нужно было больше бояться проткнуть себя. Задача свелась к уже знакомому и даже полюбившемуся мне «шитью».
Мои мысленные руки заработали с поразительной скоростью и точностью. Короткий стежок — и на серебристой основе расцветал золотистый шестиугольник. Ещё стежок — и рядом ложился второй, плотно, без зазора. Пальцы в моём воображении порхали. Это было невероятно. У меня получалось! Я закончил на удивление быстро, словно и правда всю жизнь только этим и занимался. Рука в моём сознании теперь была закована в идеальную, переливающуюся золотом и серебром перчатку.
Я распахнул глаза, и они горели неподдельным восторгом. Я посмотрел на лекаря, и меня просто распирало от гордости.
— Ну вот! Я… кажется, вспоминаю, как это делается, лекарь! — выпалил я, не в силах сдержать эмоции. Это было потрясающее чувство.
А потом, осмелев от успеха и забыв про былую робость, я ухмыльнулся и добавил с чисто мальчишеским задором, пытаясь изобразить аристократическую браваду: