— Неофициальная версия? — я усмехнулся. Усмешка получилась кривой, злой, совсем не аристократической.
Я подался вперёд, опираясь локтями о колени, и посмотрел ему прямо в глаза, вкладывая в свой взгляд всю ярость и подозрительность, которые накопились за эту ночь.
— Неофициальная версия такая, — произнёс я, чеканя каждое слово. — Мой отец послал двоих убийц, чтобы прикончить своего раненого сына на больничной койке. А вы, или кто-то из этой вашей Академии, в этом ему поспособствовали. Не так ли?
Последние слова я выплюнул, как обвинение.
Не слишком ли я резво коней запряг? — мелькнула запоздалая, паническая мысль. — Я ведь совсем не думаю о последствиях!
Но было уже поздно. Ярость захлестнула меня, отрезая пути к отступлению.
В кабинете повисла звенящая тишина. Даже магическое окно за спиной ректора, кажется, замерло. Я физически почувствовал, как напрягся Степан Игнатьевич у стены.
Ректор Разумовский не изменился в лице. Он просто смотрел на меня. Долго. Несколько секунд, которые показались вечностью. Он не моргал. Его тёмные глаза были похожи на два колодца, в которых тонули все мои эмоции.
Когда он заговорил, его голос был абсолютно спокойным, даже тихим. Но в этой тишине была скрыта чудовищная мощь.
— Я задал вам вопрос, княжич, о том, что произошло. А не о ваших догадках и обвинениях, сколь бы справедливыми они вам ни казались.
Он медленно, с едва уловимым скрипом, выпрямился в кресле. Воздух в кабинете, как мне показалось, стал плотнее, дышать стало тяжелее.
— Вы обвиняете главу рода Воронцовых, одного из столпов Империи, в покушении на убийство. И меня, ректора этой Академии, — в соучастии. Это очень… очень серьёзные слова. У вас есть доказательства? Или только юношеский гнев и обида на отца, который, насколько мне известно, никогда не питал к вам тёплых чувств?
Он не кричал. Он не угрожал. Он просто разбирал мои слова на части, обнажая их слабость. У меня не было ничего, кроме слов одного из убийц. Никаких доказательств.
— Потому что если вы сейчас же не предоставите мне факты, — продолжил он тем же ледяным тоном, — я буду вынужден прервать этот разговор и действительно передать вас в руки магистров-менталистов. Не для комиссии по здоровью. А для допроса. По обвинению в клевете на высших должностных лиц Империи. И поверьте, княжич, по сравнению с этим вчерашнее нападение покажется вам лёгкой прогулкой.
Я слушал его, и ледяные слова ректора гасили мою ярость, как вода гасит огонь, оставляя после себя лишь горький пепел и холодное осознание ловушки, в которую я сам себя загнал.
Я тяжело вздохнул.
— Я знаю это. Потому что один из них сам сказал мне об этом перед тем, как попытаться меня убить, — мой голос звучал уже не так уверенно, скорее устало. — Он сказал, что отец передавал привет. Но он немного не рассчитал свои силы. А теперь… — я посмотрел ему прямо в глаза, вкладывая в взгляд всю горечь своего положения, — … теперь эти убийцы в ваших руках. И никто никогда не узнает правду, так ведь?
Чёрт… я влип, влип, влип по уши, — панически билось в голове. — Что делать? Давать заднюю? Не учил меня так батя. Заднюю давать — не по-мужски. Но у них тут змеиное логово, и мои методы тарана не помогут.
Я чувствовал, как проигрываю. Отчаянно, безнадёжно проигрываю эту партию. Он был прав. У меня не было ничего, кроме слов убийцы, которые теперь никто не подтвердит.
Я опустил плечи. Это было поражение. И нужно было иметь мужество его признать.
Я снова грустно вздохнул, на этот раз совершенно искренне.
— Хорошо… — сказал я тихо, глядя куда-то в стол, а не на него. — Я, наверное, просто перегнул палку. Из-за шока. Из-за страха. Я прошу прощения перед вами за такие неуместные и дурацкие слова. Мне нет оправданий. Просто помутнение рассудка, вот и всё.
Я поднял на него глаза, и в моём взгляде, я надеялся, была лишь усталость и смирение.
— Неофициальная версия. Для всех. На меня напали неизвестные. Я защищался, как мог. Устраивает вас такой ответ?
Жалкая попытка, — подумал я. — Но что сделано, то сделано. По крайней мере, я показал, что не боюсь, а теперь показал, что и отступать умею.
Ректор Разумовский молчал, изучая меня. Его лицо было непроницаемым. Он выиграл этот раунд, но я чувствовал, что моё отступление произвело на него не меньшее впечатление, чем моя первоначальная атака.
Наконец, он медленно кивнул.
— Принято, княжич, — произнёс он. — Приношу свои извинения за излишнюю резкость. Ситуация чрезвычайная. Ваш шок объясним. А ваш ответ… да, он меня устраивает.